Олег Мороз - Проблема SETI

— А где гарантия, что это не земное растение? — вопрошал между тем Скориков, энергично жестикулируя.

— Покажите его специалистам, — лениво сказал Кохановский. — Я могу дать его вам на некоторое время. Есть ведь каталоги растений. Если на Земле существует такое — это нетрудно установить.

— Да, но ведь это может быть какой-нибудь гибрид…

— И это можно определить. Тоже имеются методы…

— Послушайте, вот такой еще вопрос, — сказал Скориков, схватив Кохановского за рукав. — Вот вы говорите: при ссылке человека на другую планету обеспечивается полная мимикрия, полная маскировка… Но ведь память у человека остается. При желании он все может рассказать. В таком случае надо бы стирать память…

— Иногда стирают… — вздохнул Кохановский. — Но мой случай особый. Я лишь дал обязательство никому ничего не рассказывать… И вот, — он испуганно оглянулся по сторонам, — нарушаю…

«Все это научная фантастика — то, что ты рассказываешь», — думал я. С тех пор как я познакомился с Кохановским, меня не оставляло чувство, что тот пересказывает мне страницы фантастических сочинений. А что касается рассказа о системе здравоохранения, основанной на датчиках и корректирующих сигналах, я был почти уверен, что где-то об этом читал, едва ли не слово в слово.

Дальше пошли вопросы о деталях «тамошней» жизни, задаваемые наперебой и без всякой системы. На Кохановского словно водопад обрушился. Он отвечал обстоятельно, терпеливо разъясняя непонятное. Так учитель разъясняет ученикам урок.

Хотя больше всего вопросов по-прежнему задавал Скориков, Кохановский, отвечая, обращался главным образом к Екатерине Васильевне. Та спрашивала мало, но слушала с нескрываемым интересом. Выкуривала сигарету за сигаретой.

Наконец приблизились к главному — какую жизненную цель ставит перед собой человек там, на этой самой Геде?

— Какую цель? — сказал Кохановский. — Ну, известно какую — как можно лучше познать себя, максимально развить свои способности, реализовать их… Помочь то же самое сделать другим…

Он произнес это как-то вяло и бесцветно, словно навязшую в зубах банальность. Словно дежурную фразу, взятую из газеты.

— А как же прогресс?

— Прогресс? Прогресс достигается сам собой — благодаря деятельности людей, их творчеству. В качестве сознательной общественной цели прогресс не выдвигается. У вас ведь тоже это не самоцель — это средство. Цель — человек, его благо. Мы же идем дальше: в некоторых областях мы прогресс сдерживаем — там, где он ведет к нарушению стабильности. Стабильность ценится выше, чем прогресс.

— Значит, ваше общество консервативно?! — сказал Скориков полувопросительно.

— И деспотично, — добавил кто-то. — Ваша ссылка — свидетельство тому.

— Считайте, как хотите, — сказал Кохановский. — Посмотрим, что скажут ваши потомки, когда здешняя жизнь достигнет такой степени развития, как наша. Если, конечно, дело когда-нибудь дойдет до этого…

В его голосе послышалась обида.

— Слушайте, это все необычайно интересно! — сказала Екатерина Васильевна. — Я не знаю, действительно ли вы инопланетянин, но даже вот просто так собраться и поговорить об этих вещах — это же интересно, правда? Как говорится — смоделировать ситуацию…

С ней согласились. Кохановский, казалось, был польщен, несмотря на то, что в очередной (который уже!) раз услышал сомнение в своей инопланетной принадлежности.

Снова посыпались вопросы. На этот раз они касались принципов устройства гедианского общества и прочих подобных материй.

Ни о каком шуточном, юмористическом спектакле, как задумывал все это я, не могло быть и речи. Более того, если бы не мое присутствие, организованное мной мероприятие могло бы превратиться бог знает во что — в этакую историческую встречу представителей двух миров. Теперь же мой скепсис действовал подобно ушату холодной воды, время от времени подливаемой. Я то и дело ловил на себе испуганные и виноватые взгляды. У меня словно спрашивали разрешения (особенно женщины): «Можно я еще один вопрос задам? Можно я еще кое-что выясню?»

Впрочем, отчасти этот скепсис передавался и другим — чаще всего, когда они вспоминали обо мне и о предварительных разговорах, которые я с ними вел.

Что касается Скорикова, тот, конечно, не был подвержен чьему-либо влиянию и ни на кого не оглядывался. Он гнул свою линию. Она тоже была скорее скептической, но это был скепсис особого рода. Он словно бы ничуть не сомневался в существовании цивилизации на планете Геда. Его скепсис касался другого — того, что все там устроено так хорошо и разумно, как это пытался доказать Кохановский.