— Видите ли, — сказал я, — то, что вы верите в «их» существование, это… — Я запнулся, подбирая выражение. — Это естественно. Все мы в это верим. Ну, не все, так большинство. Вселенная огромна, а Земля ничем особенным вроде бы не примечательна. Но не это главное. Главное в другом: что бы вы сказали, если бы выяснилось, что нигде больше такой вот Земли нет? Понимаете — нигде. Нигде больше нет разумных существ.
Он засмеялся:
— А что, наука уже к этому подошла?
— Не подошла, но некоторые утверждают… Некоторые ученые, я имею в виду.
— Знаете, — сказал Владимир Кириллович, улыбаясь, — может быть, это покажется странным, но я, человек ненаучный — будем говорить так, — имею некоторые преимущества перед вами, человеком сугубо научным. В частности, я совсем не обязан верить всему, что утверждает наука. Или отдельные ее представители. Я, конечно, понимаю, что в век НТР это звучит как крамола, как ересь, но (он развел руками и вобрал голову в плечи) ничего с собой поделать не могу. Так вот, сколько бы мне ни говорили, что разумных существ, кроме как на Земле, нигде больше нет, — я этому никогда не поверю. Вот ведь какой собеседник вам попался необразованный, — он снова засмеялся.
Мы уперлись в конец улицы. Дальше был лес. Прямо перед нами высилась огромная металлическая ферма водонапорной башни. Башню давно забросили: воду в поселок подает насос. Так она и стоит здесь бесполезным монументом. Памятником этой самой НТР. Несколько лет назад ее вроде бы облюбовали какие-то хулиганы. Говорят, пили там, наверху, водку, играли в карты… Хулиганов забрали. Но с тех пор эта башня наводит на местных ребят, в том числе и на моего Вовку, священный трепет: как же, разбойничий притон!
У подножия башни валялась какая-то металлическая штуковина. Я взял ее и постучал по основанию фермы. Башня отозвалась каким-то неземным не то звоном, не то стоном.
— Мне кажется, вы со мной хитрите, — сказал я. — Вы прекрасно знаете, что пока у науки нет каких-либо решающих аргументов за или против внеземных цивилизаций.
Он засмеялся, по-видимому, очень довольный: дескать, вот ведь и ярым технократам, завзятым приверженцам науки случается признавать ее бессилие в некоторых вопросах.
— Но допустим, вам выложили бы на блюдечке неоспоримое доказательство, — продолжал я между тем, — что бы вы почувствовали в этом случае?
Он задумался.
— Вы знаете, — сказал он наконец, — вы заставляете меня мысленно пережить такую ситуацию, которую я до сих пор не переживал. Которую человек переживает, может быть, раз в жизни. Смерть отца, например. Или матери Я должен представить, что это в самом деле свершилось, почувствовать нечто от сознания, что это свершилось, и затем точно описать свои ощущения. Задали же вы мне задачу!
Некоторое время мы шли молча. Он, должно быть, напрягал свое воображение, а я не хотел ему в этом мешать.
— Нет, не могу, — рассмеялся он наконец. — Хоть убейте. Что другое могу, тьфу, тьфу, тьфу (он шутливо сплюнул три раза), а это нет. Ненаучный я человек!
Мы переменили тему разговора.
По домам мы с ним разошлись во втором часу ночи. А в шесть я уже поднялся, побежал на электричку. Кажется, много ли четыре—пять часов сна, но на даче, на воздухе, этого вполне достаточно. Мне, во всяком случае.
* * *
Нет, все-таки неэффективный это способ «анкетирования»: за целый вечер — всего лишь один человек. Конечно, приятно познакомиться с собственным соседом, — а мы с Владимиром Кирилловичем только в тот вечер, по существу, и познакомились по настоящему, — но с точки зрения приближения к моей цели (известной читателю) больно уж накладно. Вот если бы все-таки в газете тиснуть вопросы… Впрочем, что ж мечтанье, — спиритизма вроде, как сказал поэт. Газета — это мечта, утопия. Придется и впредь обходиться домашними средствами.
…Я стою возле пропускных автоматов на станции метро «Сокольники». Мимо меня валит народ. Рядом со мной двое молоденьких милиционеров-лимитчиков, совсем подростки. Стоят скучают. Дежурят. Когда народу было поменьше, перебрасывались шуточками с девицей, обслуживающей автоматы. Такой же молоденькой. Теперь же, когда пошел сплошной поток, девице некогда: гляди в оба — не зевай.
Чтобы не скучать, милиционеры затеяли игру — кто раньше заметит пьяного. Сегодня день получки, и этого добра вдосталь. У ребят глаз наметанный, замечают еще у входа, метров за пятьдесят.
— Вон та шапка, чур, моя!
— Какая? Вон та, что ли, лохматая?
Читать дальше