Олег Мороз - Проблема SETI

Удивительное все-таки испытываешь чувство, когда вдруг почудится тебе, что не одни мы на этой грешной земле, с нашими жалкими страстями, очевидными заблуждениями, трагической готовностью к коллективному самоубийству. Когда вдруг покажется, что кто-то более мудрый, более совершенный исподволь присматривает за нами, не вмешиваясь до поры в наши дела, но, несомненно, предполагая такую возможность в будущем, если дело зайдет чересчур далеко. Подобное чувство испытывает ребенок, запутавшийся в своих проказах, насажавший себе синяков и шишек и вдруг вспомнивший о спасительном существовании взрослых.

Это ведь совсем не то, что какая-то абстрактная и туманная «проблема ВЦ».

Интересно, видит ли тарелку кто-либо еще, кроме нас? Я окидываю взглядом двор, куски прилегающих улиц, те, что видны мне из окна. Проезжают машины, проходят редкие прохожие… Нет, никто не задирает голову, никто никому не показывает на висящее над городом чудо. Вот ведь до чего поглощает нас повседневность — даже в такие минуты не догадаемся воздеть свои очи к небу.

Мною овладевает неодолимое желание рассказать о тарелке как можно большему числу людей. Я начинаю обзванивать приятелей.

— Старик, посмотри на небо, на северо-запад.

— А что такое?

— Ну, посмотри.

— Смотрю…

— Ничего не видишь?

— Звезда какая-то…

— Звезда ли?

— Гм… В самом деле что-то уж больно яркая…

— Вот то-то и оно.

— Неужели тарелка?

— Да вроде бы она самая.

— Ну и ну! Набираю другой номер.

— Отец, тебе видно небо на северо-западе?

— Нет, а что?

— Тарелка…

— Шутишь!

— Да нет, в самом деле…

— Бегу во двор с биноклем!

Наконец все приятели уведомлены. Но я уже не могу остановиться. Кому бы еще позвонить? Я набираю номер своего шефа, Дмитрия Павловича, одного из замов главного редактора.

— Дмитрий Павлович?

— Да.

— Это Рыбников.

— Да-а… — это второе «да» звучит совсем иначе, чем первое, — весьма удивленно: никогда прежде я не звонил ему домой, к тому же в такой поздний час. Однако у меня нет ни малейшего сомнения: та весть, которую я собираюсь ему сообщить, вполне оправдывает этот необычный звонок.

— Дмитрий Павлович, вы никогда не видели летающей тарелки? — Я стараюсь говорить так, чтобы моя шутливая и непринужденная интонация была воспринята на другом конце провода. — Посмотрите, пожалуйста, на небо, на северо-запад.

Видно, начальник все еще не пришел в себя от удивления, а потому несколько медлит, решая, как ему реагировать на мои слова. После, не придумав ничего другого, кричит жене:

— Майя, посмотри, что там на небе!

Надо полагать, теперь настает очередь удивиться жене. Между ними происходит диалог, причем я, естественно, слышу только реплики своего начальника, разъясняющего супруге, в чем дело (самому ему, должно быть, не хочется подниматься из кресла). Наконец он говорит в телефонную трубку:

— Алло! Вы меня слышите? Жена говорит: какая-то яркая звезда…

Я торжествую:

— Нет, Дмитрий Павлович, таких ярких звезд не бывает. Вы сами посмотрите. Это не что иное, как летающая тарелка. Да, да, та самая.

— Ну, хорошо, хорошо, — говорит начальник примирительно. — Посмотрю. Завтра обменяемся.

Я снова иду на кухню полюбоваться на тарелку. За то время, пока я отсутствовал, она заметно переместилась вправо. Жена, дети, гости так и стоят, прилипшие к стеклу…

Ба! Как же это я забыл — на площадке, по соседству, живет Володя, тоже журналист. Как-то, несколько лет назад, когда весь мир облетела весть о «петрозаводском чуде», я его посылал от нашей газеты в командировку в Карелию, разузнать подробности — что за чудо и откуда оно взялось. Вернувшись, он напечатал у нас статью, бичущую тарелочников и прочих верящих во всевозможные чудеса.

Как же это я сразу о нем не вспомнил? Вот уж действительно дал маху. Сам-то Володя, конечно, ни черта не видит — у него окна на восток выходят.

Володя приходит заспанный, в халате.

— Что за тарелочка? — говорит он, поеживаясь после сна.

Раздвинув большой палец и мизинец, наподобие того, как делают завзятые пьяницы, Володя пытается на глаз определить склонение светящегося небесного пятна.

— Вообще-то ярковато для планеты, — говорит он неопределенно, — но… Я не верю в тарелочки…

С тем и уходит к себе продолжать прерванный сон.

Володин скептицизм как-то сразу действует на всех. Дети отправляются спать, мы, взрослые, наконец решаем поужинать, усаживаемся за стол. Разговор идет о том о сем…