А ребята не ожидали подобного оборота. Видно, привыкли к безропотности жертв. Должно быть, достойных противников на побережье не наблюдалось.
Третий, несмотря на внушительные габариты, в драку ввязываться не стал, Отступив на несколько шагов, словно бешеный лось ломанулся сквозь молодую поросль.
— Поостыл? — спросил Да-Деган, поднимая за ворот с земли одного из нападавших и заламывая ему за спину руку, пригибая к земле. — Или надо добавить? Это у нас легко, можно сказать, запросто…..
— Ты сдурел что ли? — завопил юнец. — Мы ж пошутить хотели. Слышь, ты, придурок!!!
Да-Деган вздохнул. Глядя на юнца, с которого слетела шелуха самоуверенности, брезгливо поморщился.
— Еще раз услышу в свой адрес слово «придурок», — процедил он сквозь зубы, — уши отрежу. Или язык. Если ты еще не понял, могу разъяснить, что я шутить не люблю. Особенно подобным образом. Деньги есть?
— У меня?
— У тебя. Мне содержимое моих карманов известно.
— Нету.
Да-Деган тяжело вздохнул. Покачал головой. А свободная рука обшарила карманы юнца. Чуткие пальцы не обманули. Вытянув кошель, он помахал им перед носом молодчика.
— Вот теперь «нету», — заметил насмешливо. — Считай это компенсацией морального вреда, который вы мне причинили. А теперь, беги, сынок, и разъясни остальным выродкам, что нападать на меня чревато. Я ведь случайно убить могу.
Юнец, почуяв свободу, пререкаться не стал. Припустив галопом, он остановился, лишь отбежав на изрядное расстояние.
— Придурок! — крикнул издали. — Ну, дай время, я тебя встречу еще! Пожалеешь!!!
Да-Деган мягко улыбнулся. Странное это состояние, словно не раз нечто подобное было. Положив кошель в карман, он легонько пожал плечами, и зашагал, полагаясь на то, что нос его, словно нос хорошей гончей, рано или поздно приведет к какой — либо таверне, где можно будет получить хлеб и ночлег.
Подхлестнутая стычкой весело спешила по венам кровь, смывая с ощущений и мыслей туман, даря холодную трезвую ясность рассудка. И в какой-то миг Да-Деган понял, что нет смысла цепляться за воспоминания — город, в котором он бродил, ничего не имел общего с городом, который он помнил.
«Ну что ж, — напомнил он себе. — И это тоже не впервые. Сколько раз Судьба забрасывала тебя в чужие миры? И этот мир — чужой. Стоит запомнить это крепко. И вести себя соответственно».
Он перешагнул порог подвернувшейся таверны, сел за грубо сколоченный стол, достав из кошеля пару монет, покатал их по столу. Тотчас подскочил нескладный высокий мальчишка с диковато сияющими очами, улыбнулся подобострастно.
— Господин что-то желает?
— Господин желает перекусить, — отозвался Да-Деган хмуро. — И не отравиться.
Парнишка понятливо склонил голову. Умчался, а через пару минут на столе стояло блюдо с кусками ароматного вареного мяса, хлеб и бутылочка дешевого вина.
Да-Деган улыбнулся мальчишке, медленно, словно нехотя, потянулся к еде. Несколько лет пищей ему служил мох, росший на отсыревших стенах, водоросли, слизняки и улитки. Несколько лет он не мог позволить себе вспоминать о маленьких радостях домашних пиршеств. Мясо и хлеб — то была немыслимая роскошь.
Взяв в руки нож и вилку, он отрезал небольшие, сочащие соком кусочки и отправлял их в рот с небрежной элегантностью и пресыщенностью вельможи. И только он один мог понять истинный вкус блюд, стоявших перед ним. Он чувствовал, как блаженно откликается тело на скромную трапезу, как кровь, ставшая чуть более густой, несет в алой лаве не ярость и боль, а негу и блаженство.
Так и хотелось, прищурить глаза и, смежив веки, словно кот, погрузиться в блаженную дремоту.
Только вот мир, в который внезапно попал, словно перенесшись из эпохи в эпоху был не из тех, где покой предлагают в придачу к дополнительному сервису, бесплатно. А, как некогда в Закрытых секторах, где каждый шаг был подобен шагу по минному полю.
Мир его, сойдя с ума, внезапно перевернулся. Пугала перемена, непознанная до конца, рождая ярость и грусть, тоску и томление. Он мучился от осознания, что прошлых дней не вернуть и ничего не изменить. И оттого, что слишком долго предпочитал жить не замечая перемен.
Совесть — эта маленькая сволочная субстанция, нашептывала в оба уха не очень приятные слова, от которых — только краснеть. И скажи эти самые слова посторонний человек, он заставил бы их взять обратно. Но совести морду не набьешь.
А еще он дивился невесть откуда взявшейся злости — всеобъемлющей, яростной, бушующей, словно пожар. Но это было не то яростное безумие, что толкает на непродуманные алогичные поступки. Его злость заставляла его внимательнее вглядываться в мир и лица. Его злость рисовала на его лице высокомерную и жалящую усмешку существа высшей касты. Его злость обостряла чувства и разум.
Читать дальше