Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга вторая

— Бабкина работа, Дагги! Как уж ей удалось, но она Хэлдара за десять минут беседы в полный ноль превратила. Так опутала! Едва распутал! — и вновь улыбка коснулась губ, нарисовав ямочки на щеках. — Вот смотрю на тебя, и знакомые узелочки вижу. Дагги, чем ты бабке мешал?

Перехватило дыхание, качнулся под ногами пол. Чем? И как уйти от нежданного этого вопроса? Как соврать, как уйти от ответа? Не отпускают изумрудные очи, как канатами тянут, тянут правду из недр души. С самого дна, из-под слоя зловонного ила страха, ненависти и боли.

Ударить бы по столу, раскрошить дерево в пыль! Оборвать бы наваждение, только…..

— Я не хочу об этом говорить, Рэй!

— Значит, было?

Какая разница — было, не было? Вновь взглянуть в черноту провалов зрачков. Так смотрят в лицо неведомому.

Отвел взгляд Рейнар, встал осторожно, подойдя, положил руки на плечи.

— Что б она не сделала, я вытащу эту занозу, слышишь! Вытащу! Только доверься мне, Дагги! Поверь!

Качнуть головою, то ли соглашаясь, то ли отмахиваясь. Поймать хрупкую ладонь в свои руки.

— Нет, Рэй, — произнес Да-Деган глухо. — С этим ничего не сделать. Послушай меня, и поверь. Я сам позволил ей. Понимаешь, позволил! Сам просил! В ногах валялся, умоляя, что б она меня этим проклятьем опутала. Потому с этим ничего не сделать. Только смириться и терпеть. А когда терпения недостанет — в петлю.

Дрогнул голос, и рука Рэя в его ладонях дрогнула. Высвободив пальцы, мальчишка отступил на шаг, покачал головой недоверчиво.

— Даже попробовать не желаешь?

Грустно качнуть головою, смотря с запредельной нежностью в знакомые черты.

— Не желаю, Рэй, — тихо упали с губ слова, вырвались помимо воли. — Боюсь.

Пожал плечами юноша, отошел к окну. Жадно всматривался в ночь, так же как недавно смотрел и сам. Улыбался чему-то своему, неведомому, тайному.

В некоторые мгновения казалось — едва сдерживает слезы, в другие — что готов рассмеяться непосредственно, весело, как когда — то в былом.

— Ты не знаешь, где ночами бродит Илант? — спросил Рэй негромко, отпуская пелену вышитого шелка из рук.

— Как не знать? Ищет приключения на свою шею. Не спится ему спокойно.

— А ты не держишь?

— А ты сумеешь удержать?

Обернулся. Стрельнул глазами, готовый разразиться смехом. Но не рассмеялся, нет, снова странно усмехнулся.

— Я, предположим, смогу. Нужно ли?

— Это, как знаешь сам. Недовольных властью Ордо много. Некоторые новой хотят. Ну и братец твой с ними тоже.

Рэй кивнул головой, поджал недовольно губы, проступило сквозь черты упрямство. Словно пот, сквозь поры проступила и сила и воля.

Странное сочетание — решительность и… нежность. Воля, что сгибала, заставляя себя уважать, не ломая, не круша в хрупкое стекло. Бережно, осторожно, словно боясь разрушить, опутывал своими сетями мальчишка разум.

Ни разу на Эрмэ не доводилось видеть ничего подобного. А тут… довелось. Не стремился раскатать в лепешку, не ломал, не гнул. Улыбался. Но ради этой улыбки желалось наизнанку вывернуться. Невозможное совершить.

И только приблизившись, притянуть к себе, обнять за плечи, взъерошить волосы, что б как когда-то, бездну веков, сонмы столетий назад, эти долгие — долгие годы, прошедшие с начало того, оборвавшего безмятежность бунта, почувствовать что даже если изменится весь мир, все будет неизменным в том, что касается их двоих. Что ими не забыты ни долгие разговоры, ни искристый свет легенд, что ни честность, ни преданность, ни доверие — не пустой звук. Хотя б для них двоих. Пусть из всего мира только двоих.

— Хочешь, я поговорю с Илантом? — спросил Рэй. — нет, не буду давить. Но мне он поверит. Мы — братья.

— Хочешь сказать, я ему чужой?

— Он никогда не понимал тебя, Дагги. Любил, но так любят солнце, на которое больно смотреть. А теперь, когда все его солнце в пятнах, он не знает, что и думать…. И бесится. Злится, но на себя.

Только улыбнуться в ответ на улыбку, рассмеяться, вслух, выпуская из кольца крепких рук, пытающегося высвободиться юнца.

— Ага, это себя он пырнул недавно ножиком.

И вновь, качнув головой, рассмеялся Рейнар. Заглянул в глаза, опутывая теплом, каким-то странным ощущением благодарности, что сжало горло, не позволяя выпустить ни звука.

Дрогнуло в груди, ухнуло, словно упал оземь железный молот, и затопило все существо — от холодного рассудка, до каждой маленькой клеточки давно не испытываемой радостью. Словно рухнула плотина и берега, покрытые смрадом, омыла сильная, светлая, уставшая сдерживать силу влага.