Ф. Ришар-Бессьер: Имя мне... Все

— На что вы жалуетесь, Джон? За это время вы прожили в два раза больше, чем все мы!

Ему не хватает чувства такта, но чувством юмора он не обделен, наш старина Джо!

Нет, я не впадаю в отчаяние, потому что уверен, что для меня все закончится хорошо, рано или поздно. Им придется обшарить все углы и закоулки этой системы с того момента, как они узнают, что я бессмертен. Но, несмотря ни на что, меня беспокоит тот факт, что все это рискует слишком затянуться. Хотя, мажет, это и не заставит себя ждать — хотелось бы в это верить.

— Я держался и крепился в течение целого года, но, должен признаться, одиночество меня удручает. Рока? Нет, я твердо уверен, что на этой планете нет ни одного разумного или почти разумного существа… Как только я почувствовал себя в состоянии без труда передвигаться, как сразу отважился на вылазку до гор, виднеющихся на горизонте, но нигде не видел ничего, что могло бы намекнуть на существование какой-либо цивилизации… Ничего…

Ничего, за исключением нескольких экземпляров причудливой фауны, чьи зоны популяции протянулись насколько хватает глаз.

Птицы с разноцветным оперением, гигантские насекомые с огромной грудью, покрытой тонкой мелкой чешуей, маленькие двухголовые четвероногие, у которых невозможно определить заднюю часть, так как они с одинаковой легкостью двигаются в обоих направлениях. И все это копошится в густом амазонском лесу, который начинается справа от лагеря, и огромные деревья качают своими длинными ветвями, напоминающими лисьи хвосты. Вся эта зелень ковром устилала землю, покрытую мхом и лишайниками, усеявшими даже огромные грибы… В этом лесу можно найти существа всех размеров и расцветок. Багряные, желтые и коричневые — одни маленькие, словно маргаритки, другие растения пышные, словно дубы. Самые высокие раскинули свои большие мясистые зонтики, полностью покрытые росой, которая беспрерывно скатывалась вниз и издавала недолгое дрожащее тремоло.

Все это живет и умирает, окруженное какофонией звуков, состоящей из криков, чириканья, щебетания, шороха крыльев и легкого шелеста листьев. И все эти животные и растения сохраняют право на смерть, которое нисколько не зависит от меня.

Вдруг мне в голову приходит одна довольно любопытная мысль, любопытная, но и довольно мрачная. Что, если поиски прекратятся?

Что, если я обречен на вечную жизнь в этом неизученном мире?

Как я смогу выдержать безмерную тяжесть бессмертия? Хватит ли у меня мужества жить до конца времен?

Нет, это абсурд. Это немыслимо, невообразимо. Они не могут оставить меня в этом одиночестве, это было бы слишком ужасно.

Не надо об этом думать. Все, хватит! Рано или поздно, они прилетят. Джо говорил мне: — Нужно будет запастись терпением.

Я спрашиваю себя, как могло случиться, что еще никто не открыл этот райский мир? Планета земного типа должна быть легко обнаружена ракетами, патрулирующими тот или иной край Галактики. В прошлом году мы открыли множество планет, так что их общее количество теперь достигло ста тысяч. Поэтому в течение века или двух можно будет разрешить все демографические проблемы; вот это время мне и придется подождать.

Разумеется, это маленькое умозаключение меня успокоило и уничтожило все мои страхи и тревоги, но, тем не менее, одиночество, тянущееся изо дня в день, стало мне ненавистно. Я попробовал было воззвать к многоцелевым роботам, которых взял со склада для строительства моей хижины, но потом отказался от этого. Тем более, что среди них остался всего лишь один действующий. Взрыв или разрушил их- полностью, или вывел из строя. Действительно, эти механизмы такие хрупкие!

Временами мне бывает невыносимо скучно и очень хочется иметь кого-либо рядом, с кем я мог бы поговорить. Кого-нибудь, кто мог бы мне помочь, поддержать меня, занять во время отдыха и дать совет на работе. Даже если речь идет об обыкновенной машине без души и внешности.

Впрочем, мы с Роби отлично понимали друг друга. Он был моим товарищем по путешествию в течение двух лет, и мы стали отличными «друзьями». Я произнес это слово и улыбнулся… Но, однако, есть же люди, считающие свою собаку лучшим другом! Почему нельзя тогда так же относиться и к роботу? Потеря Роби причинила мне много горя, это правда. Я его очень любил, привязался к этой «старой железяке», и, когда я увидел его голову, выкатившуюся на середину коридора, это произвело на меня странное впечатление.

В его глазах застыла человеческая боль, отпечатались страх и отчаяние. Я рассматривал, исследовал, изучал его мельчайшие схемы, но нет — все было сломано, разбито, разрушено.