Ф. Ришар-Бессьер - Властелины безмолвия

«Вы готовы, Милланд?»

«Готов».

«Начали».

Снова концентрация. Новое усилие. Новый нырок.

Теперь все принимает вид почти невыносимо блестящей сферы. Я чувствую, что получил доступ к чему-то возвышенному и таинственному. Это как будто толкаешь дверь и оказываешься в антикосмосе.

Жесточайшая боль при пересечении последнего ментального порога.

Но голос Грейсона не оставляет меня в покое… Вихрь огня…

Голова моя в конце концов разрывается и разлетается осколками.

Я дико воплю в то время как со скоростью пушечного ядра падаю в глубь бесконечного колодца.

Но вот еще секунда, и я врезаюсь в твердую землю…

Мои руки нервно ощупывают холодную и скользкую поверхность. Я оборачиваюсь, пытаясь оглядеться сквозь полумрак.

Я кричу во все горло… Я ору:

— Госпожа Ватсон!

Мало-помалу страх отступает. Боль исчезла. Я сажусь и касаюсь твердой поверхности стены.

Но ведь эта стена во сне. Она не должна быть твердой.

Это иллюзия, призрак стены…

Тем не менее это настоящая стена. Столь же реальная, как и мое тело. Она твердая… прочная… она…

Я сижу, с трудом переводя дыхание. Сумрак постепенно отступает. Или это привыкают глаза?.. Становится чуть светлее. Чувства мои восстанавливаются.

Легкий шорох откуда-то снизу заставляет меня вздрогнуть. В углу на земле, скорчившись, лежит какая-то фигура.

Почему-то я догадываюсь, что это человек.

Его блестящие глаза впиваются в меня с ужасом и любопытством.

— Госпожа Ватсон…

Между двумя ударами сердца я различаю ее тонкий силуэт.

— Госпожа Ватсон…

Возникает ощущение, что я только что очнулся после долгого кошмара, вынырнув в реальность из сна. Но с другой стороны, это же и был сон, будто я задыхаюсь в темной дыре как проклятый.

И между сном и явью я шепчу:

— Ответьте, госпожа Ватсон, прошу вас…

— Кто вы?

— Ничего не бойтесь, я не сделаю вам зла…

— Кто вы?

— Меня зовут Роберт Милланд. Мы с вами замкнуты в одну гармоничную систему. Я пришел, чтобы вывести вас из вашего сна…

— Что вам от меня нужно?

Голос ее дрожит от страха. Это даже не голос, а дуновение, намек на голос.

— Я пришел, чтобы помочь вам, госпожа Ватсон.

— Я не нуждаюсь в помощи.

— Послушайте меня. Необходимо, чтобы вы меня выслушали.

— Не подходите! Не приближайтесь!

Глубочайший ужас искажает ее лицо. Я останавливаюсь в двух шагах.

Я рассказываю ей о Грейсоне, о нашей попытке, об опасности, которая ее подстерегает, если она будет упрямиться, но на нее ничто не действует. Как об стенку горох.

Она недвусмысленно и четко заявляет мне:

— Вы не имеете права. Покиньте этот мир и оставьте меня в покое.

— Я не могу этого сделать. Я должен убедить вас вернуться.

— Зачем?

Стоит ли рассказывать ей всю правду? Жестокую правду, из-за которой я предпринял это путешествие. Нет, просто попробую начать сначала.

— Почему вы убили своего мужа?

С отвращением на лице, опустив голову, она начинает царапать стену ногтями.

— Замолчите. Хотя бы из жалости замолчите…

— Но была же причина? Какая? Вы должны это помнить…

— Да замолчите же вы, я этого не вынесу…

— Объясните же, черт побери!

— Неужели вам нравится мучить меня? Разве вы не видите, что я страдаю?

— Еще хуже будет, если вы станете упрямиться… тогда вы пропали… совершенно пропали…

— Оставьте меня… ради бога, оставьте…

— Госпожа Ватсон, вас подстерегает сумасшествие… Вы в это не верите и продолжаете окукливаться все больше и больше, чтобы уйти от своих воспоминаний… В убежище подсознания вы продолжаете сражаться со своими угрызениями совести, но мозг ваш болен и скоро не сможет сопротивляться. Человеческий мир внушает вам ужас, и вы охотно по своей воле прячетесь все глубже и глубже. Эти стены не что иное, как попытка вашей души отгородиться. Разве не так?

— Боже, сделай так, чтобы я умерла!

Тяжело дыша, она смотрит на меня огромными глазами и, кажется, вот-вот сорвется в нервном припадке.

— Сделайте усилие, и я вам помогу…

— Неужели вы не понимаете, что для меня это невозможно?

— Ну хорошо. Успокойтесь… Я все равно вам помогу.

Отказ ее был каким-то неуверенным, робким, не противоречащим ее ангельской, почти детской красоте.

Я готов был позвать Грейсона, но пересилил себя. В любом случае я должен был преодолеть это ослабевающее сопротивление собственными средствами.

Но взывать к разуму Валери было бессмысленно.