Татьяна Апраксина - Цена Рассвета

— Ххе, кого это угощают? О, гляди-ка, студента… — радостно заорал кто-то рядом. Фархад приготовился получить порцию пинков от новичка, но почему-то избиение прекратилось. Он постарался разлепить склеенные кровью веки.

— Вы чего обнюхались, уроды темнущие?! — раздался другой, смутно знакомый голос. Когда-то Фархад уже слышал это раскатистое «эр». — Это ж тысячник! Да за него весь квартал горючкой зальют и вас, тупых, поджарят на собственном жиру!

— Он мне руку сломал!

— Надо было голову, бестолочь! Голова в тебе лишняя!

Фархад едва ли смог бы ответить на вопрос: «Что меня больше удивляет, заступничество или такая перспектива?». Его грубо тряхнули за плечо. Юноша открыл глаза и увидел светловолосого парня в темно-синей форме Академии КФ. Лицо было еще более знакомым, чем голос. Курсант тоже его узнал, изумленно присвистнул.

— Вот это встреча, — издевательски улыбнулся он. — Фархадик, мамина радость! Ты идти-то можешь?

Спутник светловолосого нагнулся, обхватил Фархада сзади за плечи и поставил на колени, потом поднял на ноги. Юноша качнулся. Голова кружилась, а ноги казались ватными, но курсант — Фархад вспомнил, его звали Бран, он был сыном кого-то из домашней прислуги в родительском доме, — поймал его и повел к выходу. Второй парень помогал.

— Эх, Фархадик-тысячник, ну ты и дурак, — болтал он по дороге. — Ты зачем туда полез? Там таких не любят. Ты только в стражу не звони, ладно? Сам ведь виноват, а? Нет, правда, ну не звони, ну хочешь, я твои цацки принесу, а?

— Да что тебе за дело до них? — удивился Фархад, в очередной раз сплевывая кровь. — Они ж все проклятые…

— Это ты у нас набожный, а у меня там дядя, племянники, другая родня… Где родились — так и живут. Договорились?

— Хорошо. Только ты принеси… — согласился наконец Фархад, а потом задал самый актуальный, важнее ссадин и шатающегося зуба, вопрос:

— Правда кварталы сжигают?

— А то я пошутил, а? — мрачно фыркнул Бран. — Закрывают входы и выходы, герметично, льют через вентиляцию горючку, а потом поджигают. Потом металл отчистят — и добро пожаловать, живите другие.

Фархад скинул руку курсанта, остановился и согнулся пополам. Тошнило его долго.

До Надежды, столицы Вольны, Аларья добиралась чуть больше двух суток. Денег на трансконтинентальный монорельс у нее не было, к тому же для покупки билета требовалось показать удостоверение личности. Девушке не хотелось, чтобы ее отследили прямо от вокзала. Двухэтажный автобус — «гостиница на скользящей подошве» — стоил куда дешевле, хоть и не мог по комфортабельности сравниться с монорельсом. За пятьдесят три часа она успела устать до полусмерти, хотя сначала и казалось, что не с чего: сиди себе в кресле да смотри в окно, благо, место попалось удачное.

В автобусе воняло — потом и парфюмерией попутчиков, быстрорастворимыми супами и кашами, которые разводили кипятком, несвежим синтетическим бельем и дешевой смоляной жвачкой, которую мусолили все, от мала до велика. Соседи быстро перезнакомились между собой, образовали компании — кто играл в лото, кто в «Лесной квест», женщины постарше бесперечь болтали о детях и мужьях. Аларью каждый час приглашали то пообедать, то выйти покурить, то сыграть во что-нибудь. Она медленно сходила с ума, постоянно с содроганием ожидая, что вот-вот на плечо опустится чья-то потная лапа и дружески похлопает по нему. Вдобавок, автобус ехал шатко, неровно, видимо, привод был давно и безнадежно изношен, а чинить его никто не собирался.

Все эти муки кончились, когда автобус вкатил на вокзальную площадь и открыл двери. Аларья подхватила рюкзак и планшет, опрометью бросилась прочь от автобуса. Первые минуты ничто иное ее не интересовало — только убраться подальше от мерзкой вони, от ненавистных голосов. Чуть позже, пару раз налетев на прохожих, она все же остановилась — прямо посреди улицы, удивленно открыв рот. Столица оказалась совсем иной, нежели девушка представляла ее себе. Здания были выше, разнообразнее и ярче. Множество синего и темно-зеленого стекла, белые или серо-серебристые стены, пестрые дома, где ни один не походил на соседний — совсем не то, что в родной провинции, где ряды однотипных круглых многоэтажек тянулись километрами.

Наконец до нее дошло, что она стоит и глазеет на дома и вывески — позор, провинциалка из анекдотов. Аларья одернула блузку, повесила рюкзак и планшет на плечо, засунула руки в карманы и с видом деловым и независимым отправилась вдоль по улице. Она была уверена, что смотрится не хуже других и, разумеется, чуть старше, чем на самом деле. Еще полгода оставалось до совершеннолетия, а по законам Вольны не достигшие восемнадцати лет обязаны были предъявлять любому милицейскому чину разрешение родителей на свободное перемещение и финансовые операции.