Григорий Адамов: Тайна двух океанов

Здесь, над огромными безопасными глубинами, стремясь выгадать несколько часов в борьбе с обгоняющим подлодку солнцем, капитан пустил в ход все резервы «Пионера» и довел его скорость до двенадцати десятых. «Пионер» несся теперь с немыслимой для подводного плавания быстротой. В черных толщах вод он летел, словно раскаленная комета с белым хвостом из пара. Ни одно из попадавшихся ему навстречу живых существ, даже самые быстрые дельфины и меч-рыбы, не успевало свернуть в сторону и погибало от мгновенного соприкосновения с раскаленным до двух тысяч двухсот градусов корпусом подлодки. Даже перед огромным кашалотом, имевшим несчастье оказаться на пути, «Пионер» не счел нужным уклониться чуть в сторону и проскочил мимо него, словно гигантский огненные меч.

К концу третьих суток благодаря такой быстроте подлодка выиграла во времени около пяти часов, и ее отделяло теперь от самого крупного среди Японских островов расстояние всего лишь около тысячи километров.

Работы по ликвидации недоделок уже были почти закончены. Оставалось лишь привести в порядок осветительную и сигнализационную сети в жилых помещениях, покрыть краской некоторые машины и переборку, разобрать материалы и оборудование, сваленные в выходной камере во время погрузки. Старший лейтенант отложил эти второстепенные работы на последнюю очередь, чтобы заняться ими после общего собрания, которое должно было состояться сегодня вечером.

Жизнь на «Пионере» входила в свою обычную колею. Но команда тосковала теперь по работе. Работа давала возможность хотя бы немного, хотя бы ненадолго, урывками забывать о незаживающей ране, о незабываемой потере, понесенной дружной семьей, летевшей теперь к гостеприимным, радушным берегам Родины. Скорбь о погибших товарищах отравляла радость возвращения.

На двадцать часов двадцать второго августа, почти у преддверия родных вод, комиссар Семин назначил общее собрание всей свободной от вахт и дежурств части команды для подведения научных, технических и боевых итогов похода — исторического, прославившегося потом на весь мир похода советской подлодки через два океана.

К назначенному времени красный уголок начал заполняться людьми. Сходились тихо, без обычного оживления. Собирались небольшими группами, вполголоса разговаривали, замолкали, на время погруженные в другие мысли, и опять пытались завязать разговор.

Длинный, узкий стол, покрытый красным сукном, стоял посередине помещения, но никто не занимал вокруг него мест. И у буфета, заставленного блюдами с легкими закусками, пирожными, сластями и бутылками с водой, не было обычного шума, веселой толкотни, шуток и смеха.

Пришли докладчики: профессор Лордкипанидзе, профессор Шелавин, Козырев. Все они, кроме зоолога, уселись за столом и начали разбираться в своих конспектах и заметках. Зоолог задумчиво ходил у свободной задней переборки.

Наконец появились капитан и комиссар. По звонку комиссара, постоянного председателя таких собраний, все заняли места. В краткой речи комиссар сообщил о задачах сегодняшнего собрания и предоставил слово океанографу профессору Шелавину. Вопреки обыкновению, доклад океанографа не внес оживления. Он был краток, сух и деловит. Шелавин сообщил о многих замечательных открытиях, сделанных при помощи необыкновенной подлодки, о новых подводных хребтах, о неизвестных до сих пор глубоководных течениях, о новых открытиях в области распределения солей, газов и температур в различных областях и глубинах океана, о результатах магнитных и гравиометрических измерений, о процессах и законах льдообразования в Антарктике, о первом в истории науки случае наблюдения воочию подводного вулканического извержения. Все эти открытия и наблюдения, по словам Шелавина, вписывают новую блестящую страницу в историю океанографии и поднимают авторитет и значение советской науки на недосягаемую высоту.

Выступивший вслед за Шелавиным зоолог не сразу смог начать свой доклад. Он с трудом собирал мысли, сбивался, повторялся и лишь в середине доклада сосредоточился, понемногу увлекся и с обычной страстью заговорил об успехах, достигнутых в этом небывалом походе в областях его любимой науки. Он говорил о бесчисленных вновь открытых видах, родах, семействах и даже классах животного мира океанов, о жизни, строении, питании глубоководной и придонной фауны, о необычайном значении открытия живущих доселе в глубинах океана плезиозавров — остатков животного мира далеких геологических эпох, о замечательном открытии нового класса золотоносных моллюсков, которые благодаря работам Цоя превратятся в неисчерпаемый источник золота для нужд Советской страны, и о неизвестных до сих пор науке гигантских крабах. Под конец зоолог настолько увлекся, что председатель должен был несколько раз напоминать ему, что его время давно истекло.