— Ну, папа, мне-то можно.
— Можно. Это будет немного похоже на машину времени. Только совсем-совсем иное. Мы сумеем проникать в параллельные миры, общаться с его обитателями, делиться новостями и технологиями. Это так вкратце, а там, когда открою, разберемся подробнее.
Евгений примолк. Хотелось ли ему теперь улетать в параллельные миры? Скорее всего, нет. Ему нужно срочно возвращать семью и жить вместе. Он ужасно тоскует по ним, по детям. А они их не пускает к нему. Значит, не так уж хорошо самой.
Эта рана, как язва, не заживает. Болит все сильней, и время не лечит.
И стыдно скулить, мужчина — не баба. А хочется плакать, как малые дети.
Жду ночи, чтоб уйти от реальности тошной, в сладком сне позабыться, от боли умчаться.
И проплыть над землей беззаботною птицей. И на веки в том мире счастливым остаться.
И зачем только солнце над небом встает, пробуждая живое с глубокого сна.
Не пойму, почему боль в груди так гнетет, почему не замолкнет, не стихнет она.
Чей-то сын во дворе громко папу позвал, чья-то дочь во слезах говорит про беду.
А ко мне не идут, а ко мне им нельзя. К ним дорога закрыта, и я не приду.
Им хотят доказать, что отца уже нет, что другой и добрей, и дороже для них.
Эта подлость больней, чем само слово боль. И больней, и коварней всех болей других.
Ищет выход душа, хочет тишь отыскать, но не хочет забыть, и не хочет забыться.
И библейская истина: жить и страдать, почему-то желает в мозгах утвердиться.
Будто боль и страданья очистят тебя, и к Иисусу Христову приблизишься ты.
А зачем мне их вера, зачем нужен я? Зачем мне их рай, не хочу быть святым.
Полюбить красоту, в ее ласке забыться, как на крыльях лететь, чтоб ее лицезреть.
Прикоснуться губам, под крылами укрыться, чтобы сердцу не плакать, душе не болеть.
Вы куда подевались, зачем вас не вижу? Я боюсь от порога на миг отлучиться.
И сижу в тишине, жду, сейчас вдруг услышу, как ко мне беспокойство и счастье стучится.
Но не рвут тишину и, ни крик, и, ни смех, и никто не мешает газеты читать.
Но болит моя боль, и ужасно хочу от такой тишины без оглядки бежать.
И болит, и болит, и не хочет понять, что устал я душою, и телом устал.
Прекрати ты страдать, перестань умирать. Как на пленке сотри, чтобы мир чище стал.
И на чистом листе нарисуем цветы, чтоб смеялись и пели, и сердце ласкали.
Умирает любовь, и черствеет душа. Мы друг друга навек потеряли.
17
Володя с инструктором шли на стоянку вертолетов, откуда сразу же после разлета уходят на учебный первый маршрут. То есть, посадку в свои ворота они планируют лишь через полтора часа после выполнения задания. Сегодня потому и запланировали всего два маршрута. А для остальных оставили время для полетов по кругу и в зоны. Еще по пути до вертолета инструктор провел с Володей доверительную беседу о сокращении для него количества маршрутов. Да и других полетов, вроде, как в зону. Лишь круги оставил ему. Гораздо больше пользы лишний полет окажет тем, у кого сложней происходит осваивание.
— Понимаешь, — говорил он по пути на стоянку вертолетов. — Какой смысл мне тебя отправлять по всем маршрутам? Так, для отчета слетаем один контрольный, а завтра с утра по нему пройдешь сам. А остальные часы я разбросаю по всему экипажу. По-моему, тебя давно надо было выпускать и без экзаменов. Если быть честным до конца, то техника пилотирования у тебя намного выше инструкторов. Я даже порою сомневаюсь в твоей напускной неопытности.
— Ну, Илья Тимофеевич, и где это я в свои восемнадцать успел так натаскаться? Опыт приходит с годами, а их у меня еще кошмарно мало, — отвечал Володя, а сам хихикал в кулачок. Хорошо, что инструктор идет немного спереди и не видит его хитрющих глаз.
— Кое в чем ты прав, но многие и с годами не в состоянии освоить так вертолет. Вон, замполит наш. Он же такой выпускник нашего центра. Плюс каждый год даем ему десять тренировочных часов. По инструкции так положено. Так, по-моему, он за все эти годы ни одного самостоятельного полета так и не выполнил. Страшно выпускать, никто не рискует подписать допуск. Лично я ему и под своим контролем опасаюсь доверить управление. Уж лучше для отвода глаз сам покружусь вокруг аэродрома. Ну, в зоне на тысяче метров даю подержаться, а на снижении сразу отнимаю. Сам и только сам, пусть языком работает. У него им лучше получается.
— Ну, не пошло у человека, бывает. Вот у нас, помню, так Шевелев, хоть и училище закончил, а…, - Володя от ужаса чуть не спотыкнулся. Опять незаметно для самого себя влез в образ Евгения и ударился в воспоминания из летной практики одной казусной ситуации. Но вовремя успел остановиться и не развивать ее. Хотя Циркунов мимо ушей не пропустил его слова и слегка проявил заинтересованность.
Читать дальше