Олег Куваев: Искатель. 1969. Выпуск №1

— Все это очень странно, — сказал судья и откинулся в кресле.

— Я могу объяснить, сказал Алэн Нэдвей, — если вы разрешите мне, милорд.

Ему, конечно, разрешили. Алэн принес присягу и спокойно смотрел на прокурора.

— Признаете ли вы, — спросил прокурор, — что полисмен задержал вас, когда вы лезли в карман к этим людям?

— Да, — сказал Нэдвей. — Признаю.

— Странно, — сказал прокурор. — Насколько мне помнится, вы сказали: «Не виновен».

— Да, — грустно согласился Нэдвей. — Сказал.

— Что все это значит? — взорвался судья.

— Милорд, — сказал Алэн Нэдвей, — я могу объяснить вам. Только тут, в суде, никак не скажешь просто — все надо, как говорится, доказывать, Да, я лез им в карманы. Только я не брал деньги, а клал.

— Господи, зачем вы это делали? — спросил судья.

— А! — сказал Нэдвей. — Это объяснять долго, да и не место здесь.

Однако в своей защитной речи подсудимый многое объяснил. Он разрешил, например, первую загадку: почему исчез один потерпевший? Безымянный экономист оказался хитрее кутилы Гэмбла и гения Грина. Обнаружив лишние деньги, он вспомнил, что такое полиция, и усомнился, разрешат ли ему их сохранить. Тогда он благоразумно исчез, словно колдун или фея. М-р Гэмбл, находившийся в приятном, располагающем к добру состоянии, увидел не без удивления, что неразменные деньги текут из его карманов, и, к величайшей своей чести, потратил их в основном на своих друзей. Однако и после этого у него осталось больше, чем он получал в неделю, что и вызвало темные подозрения жены. Наконец, как это ни странно, м-р Грин, при помощи друзей сосчитал свои деньги. На взгляд его жены, их оказалось многовато — просто потому, что он разбогател с той поры, как она, застегнув его и почистив, выпустила утром в мир. Короче говоря, факты подтверждали поразительное признание: Алэн Нэдвей клал деньги в карманы, а не воровал.

Все растерянно молчали. Судье оставалось одно: предложить присяжным вынести оправдательный приговор, что они и сделали. И м-р Алэн Нэдвей, благополучно ускользнув от прессы и семьи, поскорее выбрался из суда. Он увидел в толпе двух остроносых субъектов в очках, в высшей степени похожих на психиатров.

Суд над Алэном Нэдвеем и оправдательный приговор были только эпилогом драмы, или, как сказал бы он сам, фарсом в конце сказки. Но настоящий эпилог, или апофеоз, был разыгран на зеленых подмостках нэдвеевского сада. Как ни странно, Миллисент всегда казалось, что этот сад похож на декорацию. Он был и чопорным и причудливым. И все же Миллисент чувствовала, что в нем есть какая-то почти оперная, но, несомненно, истинная прелесть. Здесь сохранилась частица той неподдельной страсти, которая жила в сердцах викторианцев, под покровом их чопорной сдержанности. Здесь еще не совсем выветрился невинный, неверный и начисто лишенный цинизма дух романтической школы. У человека, который сейчас стоял перед Миллисент, была старинная или иностранная бородка; что-то, чего не выразишь словами, делало его похожим на Шопена или Мюссе. Миллисент не знала, в какой узор складываются ее смутные мысли, но чувствовала, что современным его не назовешь.

Она только сказала:

— Не надо молчать, это несправедливо. Несправедливо по отношению к вам.

Он ответил:

— Наверное, вы скажете, что все это очень странно…

— Я не сержусь, когда вы говорите загадками, — не сдавалась Миллисент, — но поймите, это несправедливо и по отношению ко мне.

Он помолчал, потом ответил тихо:

— Да, на этом я и попался. Это меня и сломило. Я встретил на пути то, что не входило в мои планы. Что ж, придется вам все рассказать.

Она несмело улыбнулась.

— Я думала, вы уже рассказали.

— Рассказал, — ответил Алэн. — Все, кроме главного.

— Ну, — сказала Миллисент, — я бы охотно послушала полный вариант.

— Понимаете, — сказал он, — главного не опишешь. Слова уводят от правды, когда говоришь о таких вещах.

Он снова помолчал, потом заговорил медленно, словно подыскивая новые слова.

— Когда я тонул там, в океане, у меня, кажется, было видение. Меня вынесло в третий раз, и я кое-что увидел. Должно быть, это и есть вера.

Английская леди инстинктивно сжалась и даже как-то внутренне поморщилась. Те, кто, явившись с края света, говорят, что обрели веру, почти всегда имеют в виду, что побывали где-нибудь на сборище сектантов, — а эхо удивительно не подходило к умному, ученому Алэну. Это ничуть не было похоже на Альфреда Мюссе.