Олег Куваев: Искатель. 1969. Выпуск №1

— Именно что неясно, — робко усмехнулся он. — Он из этих, музыкантов, так что деньги считать не умеет. Я ему говорю: «Сколько у вас украли?», а он считал, считал, и все выходило по-разному. То 2 шиллинга 6 пенсов, то 3 шиллинга 4 пенса, а то и все 4 шиллинга. Так что мы решили, что он большой раззява…

— В высшей степени странно, — сказал судья. — Насколько мне известно, свидетель Грин сам даст показания. Надо вызвать его и Гэмбла.

М-р Гарри Гэмбл, в очень пестром галстуке, сиял сдержанной приветливостью, отличающей тех, кто и в пивной не теряет уважения к себе. Однако он был не чужд горячности и не отрицал, что влепил как следует этому типу, когда тот залез ему в карман. Отвечая суду, он рассказал в общих чертах то же самое, что и полисмен, несколько преувеличив свою отвагу. Отвечая подсудимому, он признал, что сразу после происшествия действительно отправился в «Свинью и свисток».

Прокурор вскочил и спросил в негодовании, что обозначает этот выпад.

— Мне кажется, — строго сказал судья, — подсудимый хочет доказать, что свидетель не знал точно, сколько у него украли.

— Да, — сказал Алэн Нэдвей, и его глубокий голос прозвучал неожиданно серьезно. — Я хочу доказать, что свидетель не знает, сколько у него украли.

И, обернувшись к свидетелю, спросил:

— Вы угощали народ в «Свинье и свистке»?

— Милорд, — вмешался прокурор, — я протестую. Подсудимый оскорбляет свидетеля.

— Оскорбляю! Да я ему льщу! — весело воскликнул Нэдвей. — Я его хвалю, воспеваю! Я предположил, что ему присуща древняя доблесть гостеприимства. Если я скажу, что вы дали банкет, разве я оскорблю вас? Если я угощу шесть стряпчих хорошим завтраком, разве я их обижу? Неужели вы стыдитесь своей щедрости, м-р Гэмбл? Неужели вы трясетесь над деньгами и не любите людей?

— Ну что вы, сэр! — отвечал слегка растерянный свидетель. — Нет, сэр, что вы! — прибавил он твердо.

— Я думаю, — продолжал подсудимый, — что вы любите своих ближних, особенно собутыльников. Вы всегда рады их угостить и угощаете, когда можете.

— Не без этого, сэр, — отвечал добродетельный Гэмбл.

— Конечно, вы редко это делаете, — продолжал Алэн. — Вы не всегда можете. Почему вы их угостили в тот день?

— Как вам сказать, — снова растерялся свидетель. — Деньги, наверное, были.

— Вас же обокрали! — сказал Нэдвей. — Спасибо, это все, что я хотел узнать.

М-р Айседор Грин, учитель музыки, длинноволосый человек в выцветшем бутылочного цвета пальто, был, по меткому выражению полицейского, истинным раззявой. На вступительные вопросы он ответил сравнительно гладко и сообщил, что почувствовал тогда что-то в кармане. Но когда Нэдвей — очень мягко и приветливо — стал допрашивать его, он заметался в страхе. По его словам, он высчитал, наконец (при помощи своих друзей, более способных к математике), что у него было после кражи 3 шиллинга 7 пенсов. Однако, эти сведения не принесли пользы, так как он абсолютно не мог представить, сколько было у него раньше.

— Я занят творчеством, — сказал он не без гордости. — Может быть, жена знает.

— Прекрасная мысль, м-р Грин, — обрадовался Нэдвей. — Я как раз вызвал вашу жену свидетелем защиты.

Все ахнули, но подсудимый, несомненно, не шутил — учтиво и серьезно он приступил к допросу свидетельниц защиты, которые приходились женами свидетелям обвинения.

Показания жены скрипача были просты и ясны во всем, кроме одного. Сама она оказалась миловидной и толстой, вроде кухарки из богатого дома, — вероятно, именно такая женщина могла присматривать как следует за неспособным к математике Грином. Приятным, уверенным голосом она сказала, что знает все про мужнины деньги, если они есть. А в тот день у него было 2 шиллинга 8 пенсов.

— Миссис Грин, — сказал Алэн. — Ваш муж пересчитал их после кражи с помощью своих друзей-математиков и обнаружил 3 шиллинга 7 пенсов.

— Он у меня гений, — гордо сказала она.

М-с Гэмбл невыгодно отличалась от м-с Грин. Такие длинные, унылые лица и поджатые губы нередко бывают у тех, чьи мужья посещают «Свинью и свисток». На вопрос Нэдвея, запомнился ли ей тот день, она хмуро ответила:

— Как не запомнить! Жалованья ему прибавили, только он не сказал.

— Насколько мне известно, — спросил Нэдвей, — он угощал в тот день своих друзей?

— Угощал! — взревела свидетельница. — Угощал, еще чего! Даром, наверное, пили. Напился как пес, а платить-то не стал.

— Почему вы так думаете? — спросил Нэдвей.

— А потому, что всю получку домой принес, и еще с добавкой. Прибавили, значит.