Сергей Галихин - Последний хранитель вечности

– И не поленились же камень шлифовать… – бурчал Паша. Гладкими стены были не только в зале, но и во всех коридорах. И всё сызнова. Рюкзак вниз, поворот налево – пламя дрожит. Прямо и направо – горит ровно. Поворот налево – и вскоре опять перекрёсток. В голове мелькнула догадка. Направо! Поворот – пламя дрожит, но уже сильнее, чем прежде. На всякий случай Васильков проверил коридоры прямо и налево. Ни малейшего ветерка. Здесь снова направо. И опять перекрёсток. Куда поворачивать, Паша уже знал, но на всякий случай проверял два других прохода. Там огонь горел ровно. Такая простая закономерность! Для чего тогда нужно было городить этот лабиринт?

И вновь движение вперёд. С каждым поворотом направо или налево огонь дрожал всё сильнее, а потом начал просто тянуться в нужную сторону. Яркое светлое пятно появилось в конце одного из коридоров. Вулкан радости бушевал внутри Василькова, но он не бросился на волю. Выключив фонарь, Паша сунул его за ремень. Держа меч перед собой двумя руками, осторожно переставляя ноги, он направился к выходу, заросшему густыми сплетениями плюща. Выглянув наружу, Васильков аккуратно осмотрелся. Он был уверен, что рядом должно было быть что-то вроде поста. К его удивлению возле выхода, или входа, в параллельный мир ни поста, ни часового не оказалось. Вокруг простиралась степь, с небольшим подъёмом по всей окружности, по мере удаления. Трава, солнце, облака в небе ничем не отличались от тех, что он оставил дома. Несколько раз осмотревшись, Паша решился выйти из лабиринта. Возможно, неизвестный наблюдатель где-то прячется. Отодвинув, мечом заросли плюща, Васильков вышел на свет. За спиной возвышалась стена гранита, чёрная и непреступная. Она тянулась в обе стороны и ни конца, ни края её видно не было. Видимой глазу дороги тоже не было, так же как не было возможности подняться на скалу.

Паша решил идти вперёд, а там, стоя на бугре, обдумать, что делать дальше. По крайней мере, на верху обзору больше чем в низине. Поздней осенью здесь и не пахло, скорее середина августа. Сняв с себя свитер, штормовку, шерстяные носки и спрятав всё в рюкзак, Паша зашагал вперёд, точно по прямой от выхода из скалы. Шел он достаточно быстро, поэтому сразу же постарался поставить дыхание. Васильков вдруг заметил, что здесь он стал более осмотрительным. Вот и сейчас он собирался соорудить на возвышенности какой-нибудь ориентир, на случай возвращения. Полдень. Солнце стояло в зените, когда Паша прошел половину пути. Ему вдруг показалось, что расстояния здесь длиннее, чем дома, но потом решил, что просто задумался. Через двадцать минут Васильков поднялся на возвышенность и оглянулся. Всё это было похоже на то, как если бы яйцо сварили всмятку и отрезали ему вершину. С возвышенности, на которой стоял Васильков, его взору открылось огромное пространство. Вниз, метров на двести, уходил достаточно крутой спуск, но не настолько, чтобы по нему невозможно было спуститься, шагая в полный рост. Слева раскинулась сочная, зелёная долина, с озером. Берега озера были обсыпаны ромашками и в дальней от холма части плавно переходили через подлесок в густой лес. Даже с вершины было заметно, что деревья в нём вековые. Громадных размеров дубы, высоченные сосны и пребольшие берёзы. А краски… Краски были неестественно яркие и сочные. Справа, плавно переходя в горизонт, проглядывалась степь. Желто-зеленая от высохшей травы и твердая как камень. От степи и до озера раскинулся лес. Страшный и дремучий. Точно такой же Васильков видел в Третьяковке на картине «Иван царевич и серый волк». Да… Похоже, здесь не ступала нога человека, все находилось в первозданном виде, без следов цивилизации. Окинув близлежащую местность взглядом, Паше удалось найти несколько не очень больших камней. Собрав из них пирамидку и удовлетворённо осмотрев свое сооружение, Паша решил перекусить. Он сел на траву и, созерцая окрестности, медленно пережевывал сухой паек. Непривычно чистый воздух слегка пьянил. Васильков, глубоко вдыхая носом пьянящий воздух, не мог насмотреться на красоту, что была вокруг него.

Закончив трапезу, Паша лёг на спину и посмотрел на небо. В нём плыли белые рваные облака. Такие же, как дома. Дома отец… дядя Лёша… Лена… Лена… Нет, она не могла его разлюбить из-за глупого ночного звонка. Случайность, не более. Ведь всё могло объясниться, но Лена не захотела ничего слушать. Что-то здесь не так. Капюшон! Его рук дело. Так не бывает, чтобы ни с того ни с сего начинала рушиться жизнь. Я ведь остался почти один. Всё было хорошо и вдруг как обрезало. Вот разберусь с этим гадом, а там всё и наладится. Обязательно наладиться! Но для этого нужно найти летопись. Паша поднялся и сел на траву. Десять минут третьего. Положение солнца на небе и стрелок на часах, похоже, совпадало. Пора было идти дальше. Нацепив рюкзак, Васильков слегка подпрыгнул, чтобы тот занял за плечами наиболее удобное положение и внимательно осмотрел место стоянки. Вроде ничего не оставил. Достав флягу с водой Паша сделал два больших глотка, третьим прополоскал горло. Шаг – и уклон увлек Василькова вперёд. Когда Паша подошел к лесу ближе, в буреломе, начал различаться проход, или что-то, что нарушало общее строение чащи. Когда Васильков спустился до подножия холма, то стало ясно, что он не ошибся. Ноги вынесли его к тропе, ведущей куда-то через дремучий лес. Обернувшись назад, Васильков без труда отыскал свою пирамидку. Ей была отведена роль нити Ариадны.