Владимир Тан-Богораз - У Григорьихи

— Пустое, — пробормотал он в ответ. — Это они, бабы. Так только!..

— А я тоже не расписал себя! — хихикнул Йэкак из-за плеча Аканги. — Что же!.. Я не знаю, вправду ли вы привезли Духа Болезни или вы обманщики! — Он опять засмеялся и вызывающе посмотрел мне в глаза.

— Конечно, мы обманщики! — усмехнулся я. — Никакого духа у нас нет. Но отчего же вы нас не хотели впустить? Такого пугливого жительства мы не встречали во всей стране от самого рубежа поселений.

Лицо старухи вдруг ещё более омрачилось. Леут, сидевший рядом со мною, толкнул меня в бок локтем. Я вспомнил рассказ, слышанный мною от него же не так давно, и перестал задавать вопросы.

Старый Гырголь отличался довольно неуживчивым характером даже для чукчи, и в молодости Аканге приходилось пить от него горькую чашу. На левой щеке её до сих пор белел шрам, некогда прорубленный острым теслом, которое Гырголь в запальчивости швырнул ей в голову. Зато Гырголь и окончил свою жизнь довольно необычайным образом. В одно лето, когда он стоял со своей семьёй на отдельном стойбище, не имея ни одного соседа, ему вдруг пришло желание отправиться на тот свет, и он приказал своей жене, чтобы она застрелила его, что и было исполнено согласно обычаю. Такая смерть встречается часто у чукч, и в этом ещё не было ничего необычайного, но женщины с ближайшего стойбища, куда Аканга на другой день послала своих дочерей с вестью, явившись на погребение и переодевая труп для того, чтобы возложить его на погребальную нарту, с удивлением заметили, что смертельная рана была нанесена Гырголю не спереди, как это делается всегда, а сзади, в затылок.

Впрочем, дочери Аканги, бывшие в то время уже на возрасте, во всём подтвердили рассказ матери, и никакого повода для чужого вмешательства не представилось. У Гырголя не было близких родственников, а чукчи не признают за собой права вмешиваться в дела чужой семьи, даже если в её среде случалось убийство.

Таким образом, Аканга осталась хозяйкой на стойбище своего мужа, но теперь все соседи говорили, что, наскучив побоями Гырголя, она попросту застрелила его из его же собственного ружья, а дочери, тоже немало терпевшие от отца, без оговорок согласились хранить тайну.

Вспомнив этот рассказ, я сообразил, что Аканга имела добавочную причину бояться невидимых пришельцев из сверхъестественного мира. По верованиям чукч, мертвецы обращаются в духов, враждебно относящихся к живым, и, конечно, более всего стараются мстить своим личным врагам. Аканга могла опасаться, чтобы вместе с духами болезни её не посетил мстительный дух её покойного мужа.

После ужина я при помощи Китувии произвёл проверку переписных записей. Аканга не вмешивалась, только проворчала что-то, когда я повторил имя её новорождённого внука, готовясь занести его на бумагу. Других поправок делать не пришлось, и я отложил в сторону тетрадь переписных записей. Спать мне ещё не хотелось.

— Йэкак! Расскажи сказку, — обратился я к старику, сидевшему в углу.

— Сказку? — протяжно переспросил Иэкак. — Купи!

— Хорошо! — согласился я.

— Плату дай вперёд! — настаивал Йэкак. — Может быть, вы обманщики? — повторил он в виде объяснения свою недавнюю фразу.

Я вынул из дорожного мешка несколько листков табаку и отдал ему. Йэкак быстро спрятал их за пазуху, попутно откусив угол одного листка для употребления в жвачку, а потом спросил:

— Какую сказку? Простую, про шаманов?..

— Не надо! — отвечал я. — Расскажи вести от времён первоздания или повесть о битвах с злыми.

Этими терминами чукчи обозначают отделы космогонических и эпических преданий, и я интересовался ими гораздо более, чем обыкновенными сказками.

Йэкак хитро улыбнулся и обвёл нас своими быстрыми глазками.

— Ага! — сказал он, обращаясь ко мне. — Я расскажу тебе хорошую повесть о войне с таньгами, огнивными таньгами [3] [Чукчи называют русских "огнивными таньгами", имея в виду стальные огнива русских пришельцев. {Прим. Тана).] , твоим собственным народом. Только ты слушай хорошенько.

Спутники мои, заинтересованные предстоящим рассказом, пододвинулись ближе. Йэкак считался одним из лучших сказочников Анюйской стороны, и можно было ожидать, что "повесть" будет хороша, если он сам хвалил её.

— …Собрались в шатре творящие служение, закрыли дымовое отверстие, шаманят, поют. А между тем это собаки. Одни поют: "Ко-о-о! Ко-о-о!" — воют. Другие: "Ко-о-о-о! Ко-о-онь!" Третьи, приплясывающие: "О-о-о-о! По-о-о-о!"

— Опять стал бредить! — недовольным тоном сказал Митрофан.