Владимир Тан-Богораз - У Григорьихи

В этом не могло быть ничего приятного.

— У нас двадцать четыре сторожа! — доказывал я самым убедительным тоном. — С нами ничто худое не могло прийти! — Я имел в виду наших собак, так как собака считается сторожем человека, отпугивающим враждебных духов.

Однако хозяйка, очевидно, относилась скептически к бдительности русских собак, мало знакомых с чукотскими злыми духами.

— Не знаю! — упрямо повторила она. — Собаки в упряжке, на привязи… А ребёнок достоин жалости… Попроситесь лучше в задний шатёр. Может, вас пустят…

Я отошёл от этой несдававшейся двери и отправился к заднему шатру.

— Го-го! — громко окликнул я. — Хозяева, впустите!

Внутри шатра тоже топился огонь, и слышно было движение людей, однако ответа на мой оклик не последовало.

— Гэ-гэй! — окликнул я снова и ещё громче прежнего. — Русские приехали! Впустите!

— Идите в передний шатёр! — отозвался наконец голос изнутри, точь-в-точь как раньше. — Гости не ходят к заднему!

Действительно, по общему правилу, гости, в особенности почётные, заходят в шатёр главного человека на стойбище, всегда стоящий впереди.

— Аканга не пускает! — объяснил я довольно жалобным тоном.

— Отчего? — допрашивал голос.

— Из-за болезни на Росомашьей, — объяснил я. — Жалеет ребёнка!

— У нас тоже есть дети! — проворчал голос.

Усиленная осторожность Аканги подействовала заразительно и на соседей. Я хотел было продолжать переговоры, но в это время подошли мои спутники, управившиеся с собаками, и узнав, что нас не хотят пустить в шатёр, разразились проклятиями на русском и чукотском языках. Особенное раздражение проявляли два русских ямщика. Для колымского русского жителя гостеприимство является непререкаемой обязанностью, для исполнения которой он готов пожертвовать последним куском, оторвав его от собственного рта, и поведение чукч казалось им чуть не святотатством. Мои чукотские спутники, Леут и Айганват, вели себя сдержаннее. Мотивы чукотской осторожности пред злыми духами были им ближе и понятнее, чем русским, и, быть может, в своё время и они сами не раз запирали свои двери перед подозрительным путником, неожиданно явившимся в ночной темноте неизвестно откуда. Зато Митрофан, дюжий анюйщик [2] [Анюйщик — житель реки Анюя. (Прим. Тана).] из обруселых якутов, бывший ямщиком передней нарты, скоро перешёл от пролятий и угроз к более решительным действиям. Он схватился руками за длинные жерди, к которым была привязана входная пола, и принялся с ожесточением трясти их, как будто собираясь обрушить весь шатёр на голову обитателей. Такая решительность не замедлила принести плоды.

— Войдите, — довольно хладнокровно сказал голос изнутри, — если вы не хотите уйти!

Чьи-то проворные руки развязали входные ремешки, и мы стали один за другим пролезать в шатёр, торопясь приблизиться к огню. В шатре уже не было никого, кроме одной довольно дряхлой старухи; другие обитатели удалились во внутреннее отделение, твёрдо намереваясь отсидеться там от нашего нашествия, как в цитадели. Огонь, правда, горел довольно ярко, но о чае и еде не было и помина. Мы уселись перед костром на обрывках шкур; проклиная духа болезни и чукотское суеверие.

— Подвесь чайник! — сказал я старухе.

— Нет чайника! — возразила она, равнодушно разглядывая наше общество.

— Ну, попроси у Аканги! — посоветовал я.

— Огонь чужой! — ответила старуха. — Грешно!

Очевидно, оба шатра не имели общения огня и потому не могли меняться посудой.

— Разведите огонь на дворе, варите сами себе! — посоветовала старуха, снова стараясь выжить нас из шатра.

— О несчастные людишки! — разразился Митрофан. — Чтоб вам пропасть! Клятые! Жисть ваша собачья! Дай еду! — сурово обратился он к старухе. — Печёнка болит! Сейчас давай еду!

Старуха порылась сзади себя в груде деревянных лотков и, вытащив несколько кусков холодного варёного мяса, отдала их нам. Мы поспешно достали ножи, как будто собирались вступить в единоборство из-за предложенной пищи. Разговоры немедленно заменились чавканьем, заглушавшим для наших собственных ушей даже треск костра.

В это время входная пола приподнялась и пропустила ещё одну человеческую фигуру. Население переднего шатра наконец решилось прислать нам парламентёра для переговоров. Это была молодая здоровая баба в косматой одежде, беспорядочно натянутой на плечи. В руках она сжимала маленького чёрного щенка, который жалобно попискивал.

— Старуха говорит, — сказала баба, обращаясь ко мне, — потритесь об этого щенка, тогда можете войти к нам в шатёр!