— Грюнеблюм?! А мы так верили ему! Теперь я начинаю понимать кое-что.
— Ну, а дальше? Через несколько минут он очнется. Очевидно, внизу его ждет сообщник. Если мы не дадим знать полиции, то что же нам делать?
— Убраться отсюда.
— Но как? Здесь нет запасной лестницы с черного хода.
— Надо что-нибудь придумать.
— А что, если воспользоваться их же машиной?
— Вы с ума сошли! — вырвалось у девушки.
— Нисколько. Смотрите. Эта шляпа, этот широкий макинтош, попутно я прихвачу его револьвер… Человек у руля ничего не заметит. Он увидит, что я втискиваю вас на заднее сиденье и подумает, что все в порядке.
— Хорошо, рискнем. Не выйдет — побежим к трамваю.
Анна держалась так спокойно, словно ей не впервые приходилось быть в таком положении. Она вынула из карманов Грюнеблюма все бумаги. Не забыла и подобранных к ее дверям ключей.
— Я готова.
Он взял ее на руки и понес вниз.
— Держите голову так, чтобы скрыть мое лицо, — прошептал он.
На улице стоял большой синий лимузин. Бертон быстро подбежал к автомобилю, открыл дверцу и положил Анну на заднее сиденье. Едва он успел сесть рядом с ней, как автомобиль рванулся вперед.
Бертон наклонился над девушкой, как бы желая проверить, не возвращается ли к ней сознание.
— Хотел бы я знать, куда вас намерены увезти, — прошептал он.
— Вероятно, в аэропорт. Срочная операция, для которой требуется берлинский специалист. Нам нужно как можно скорее вылезти.
Они воспользовались случаем, когда светофор на Теобальд-Роуд загорелся красным светом. Бертон бесшумно открыл дверцу, и оба выскользнули из машины.
— Вот наш трамвай, — сказал он, взяв ее под руку.
Они перебежали дорогу.
— Ничего не выйдет! — с огорчением воскликнула Анна, оглянувшись с площадки трамвая. — Он следует за нами.
— Все в порядке, — успокоил ее Бертон.
В следующее мгновенье вагон нырнул во мрак Кингуэйского тоннеля.
Они вышли на остановке Олдвич, и Бертон втолкнул Анну в другой трамвай.
— Но ведь это дорога назад, — сказала она.
— Ну и что же? Наш приятель в автомобиле не может всюду поспеть одновременно и следить за трамваями, идущими в противоположных направлениях.
Они доехали до Грэйс-Иина и по тихим улочкам направились к шумному, суматошному Холборну. Спускались зимние сумерки. Магазины сверкали огнями.
— Думаю, что после всех приключений не грех выпить чаю, — предложил Бертон.
Они вошли в кафе.
— Вы говорите по-немецки? — просила она.
— Нет.
— А по-французски?
— Чуть-чуть.
Анна наклонилась к нему через столик, и Бертон напряг слух.
— Мы думали, что этот Грюнеблюм один из наших. У него водились деньги, а это было весьма кстати — большинство эмигрантов очень нуждается. Мы замечали иногда утечку информации, но на Грюнеблюма наши подозрения никогда не падали.
— Плохо дело, — сказал Бертон, с трудом переходя на французский. — Но почему он стремился заполучить именно вас?
— Потому что мне известны вещи, которых никто больше не знает. И они записаны только в моей памяти.
— Так что живая вы представляете большую ценность, чем мертвая.
— Совершенно верно.
— Но если бы им удалось похитить вас… — Он с восхищением посмотрел на девушку. — Я думаю, что они не многое узнали бы. Вы не из трусливого десятка!
— О, вы не знаете! У них в тюрьмах делаются такие вещи… Ни один мужчина, ни одна женщина, как бы храбры они ни были, не всегда могут быть уверены, что все выдержат.
— Приятная перспектива!
— Через десять дней я буду в относительной безопасности, — сказала Анна. — К этому времени произойдет одно событие, и мой секрет перестанет быть секретом. А сейчас…
— Да?
— Я должна позвонить приятелю-англичанину. Он предупредит всех насчет Грюнеблюма. Как бы нам встретиться с ним?
— Где-нибудь в людном месте, где не надо опасаться ни наркотиков, ни выстрела в спину, — посоветовал Бертон.
Вскоре Анна вернулась из телефонной будки.
— Он встретится с нами через полчаса у эскалатора метро на станции «Оксфорд-сквер», — сказала она.
— Хорошо. У нас как раз остается несколько минут, чтобы успеть выпить чашку чаю и выкурить сигарету.
— С вашей стороны очень мило жертвовать для меня своим временем.
Он горько усмехнулся.
— У меня теперь масса свободного времени. Из-за моего горячего нрава мне придется искать работу. Хорошо, что у меня нет семьи.
— Что же вы будете делать?
— Я подумаю об этом через неделю-две, когда вы будете в безопасности.
Читать дальше