Эдвард Лернер - «Если», 2002 № 01

При чтении повести легко заметить: четкие, красочные картины событий в Арканаре очень кинематографичны, они так и просятся на киноэкран. Поэтому нет ничего удивительного в том, что вскоре после выхода повести Борис Стругацкий и Алексей Герман садятся писать сценарий о Румате. Сценарий был благополучно написан, режиссер готовился к съемкам, но реальная история внесла свои коррективы. После того, как советские танки в августе 1968 года вошли в Прагу, ни о какой экранизации «Трудно быть богом» не могло быть и речи: теоретические рассуждения Руматы о невозможности активного вмешательства землян в жизнь Арканара наполнились зримыми реальными событиями…

К этому времени братья Стругацкие уже написали (и кое-что смогли опубликовать) несколько других произведений, на фоне которых «Трудно быть богом» выглядели невинной шалостью, и критика переключилась на «разоблачение» новых провинностей писателей. Борис Натанович добродушно вспоминал: «Идеологические шавки еще иногда потявкивали на этот роман из своих подворотен, но тут подоспели у нас „Сказка о Тройке“, „Хищные вещи века“, „Улитка на склоне“ — и роман „Трудно быть богом“ на их фоне вдруг, неожиданно для авторов, сделался даже неким образцом для подражания. Стругацким уже выговаривали: что же вы, вот возьмите „Трудно быть богом“ — ведь можете же, если захотите, почему бы вам не работать и дальше в таком ключе?..»

Застой 70-х и сумятица начала 80-х внесли некоторое успокоение в восприятие повести. Она периодически переиздавалась, вызывала споры в среде фэнов, регулярно использовалась критиками в их литературоведческих построениях, служила основой для появления новых стихов и песен, но я бы не сказал, что в исследованиях тех времен возникало новое видение проблем и сюжета повести. «Трудно быть богом» рассматривали как связующее звено к проблематике Прогрессоров (неслучайно Тойво Глумов в «Волнах…» топчет арканарскую брусчатку, а у читателей распространилось мнение о том, что именно Румата был одним из первых Прогрессоров, хотя тема прогрессорства, как и сам этот термин, появились гораздо позже).

Тем не менее в мире Полудня Арканар по-прежнему оставался обособленным, хотя в некоторых вариантах авторской пьесы по мотивам повести вдруг появлялись неожиданные ниточки к другим произведениям (например, в первой редакции пьесы действие происходит на Гиганде, куда Максим (!) Литвинчев, будущий Румата, попадает примерно так же, как Максим Каммерер на Саракш).

Попытка «переосмысления» повести была предпринята в конце 80-х, когда отношения между Стругацкими и издательством «Молодая гвардия» перешли на уровень военного конфликта. В. Жарков в послесловии к сборнику Е. Хрунова, Л. Хачатурьянца «Здравствуй, Фобос!» писал: «Впрочем, и носители социальной идеи в бескрылой фантастике, взахлеб выдаваемые иными нуль-критиками за героев светлого будущего, увешанные средневековыми реалиями вроде мечей, ножей, арбалетов и действующие во имя этого будущего на планете туземцев (как это у Стругацких в „Трудно быть богом“), любят помечтать совершенно приземленно, например, в объятиях милой туземочки Киры, как это делает некий Румата. А когда дом, где носитель светлых идей называет туземочку своей маленькой, осаждают и мелодраматическая концовка вызывает усмешку у самых нетребовательных читателей поп-фантастики, Румата, этот разведчик и носитель идей, сокрушает дикарей и аборигенов, снося им головы так, что его сотоварищи, тоже носители светлых идей, потом говорят: „Видно было, где он шел“. После таких носителей света, говоря языком вполне земного фольклора, там, где они прошли, делать нечего: все мертвы».

В тенденциозном сборнике «В мире фантастики» самозваный «Совет фантастов» интересовался: «Хотелось бы услышать мнение читателей и критиков… о „коммунистической“ повести „Трудно быть богом“, в которой нет ни одной новой идеи, зато есть воспевание массовых убийств и кровной мести».

Я воздержусь от комментирования сего пасквиля, но отмечу один интересный момент: здесь, как бы само собой разумеющееся, утверждается, что в повести «нет ни одной новой идеи». Это утверждение констатирует тот факт, что за двадцать лет идеи вмешательства/невмешательства в ход истории, в начале 60-х бывшие для советской фантастики оригинальными и новыми (что называется, патентной чистоты), действительно органично вошли в комплекс идей, формирующих мировоззрение современного человека. И это вызывает совершенно новый подход к прочтению повести.