Люда и Игорь Тимуриды - Моя профессия ураган

Принц, придя в себя, и остановив кровотечение на шее и ногах, потрясенно глядел перед собой, будто у него отключилось рассуждение и он просто не хотел говорить от нахлынувших на его сердце чувств. Он просто стоял и не сводил больших глаз с Савитри, словно ничего больше и не надо было говорить. Словно вообще не надо было говорить, потому что говорили глаза. Мне чудилось в этом какой-то кипящий сгусток любви, тоски, горечи от потерянного времени. Он был все еще так красив, что поневоле отчего-то сжималось мое глупое сердце.

Мало мне, что ли, от него пришлось пережить. Ан нет…

Впрочем, молчание Лана не коснулось меня.

— Никогда тебе не прощу, что ты скрыла от меня рождение дочери! — наконец зло сказал он, не отводя глаз от Савитри. Он не помнил себя от гнева. — Шесть главных месяцев я был лишен ее общества, и она даже не знает моего имени!

Тычет в меня палашом, как в медвежонка! — аж задыхался он. — Я отберу у тебя дочь!!

Нет, это было уже слишком! Надо было придумать что-то поглупее.

— Наверное, сообщения о ее здоровье я должна была присылать с теми гонцами в черных одеждах, которые ты присылал? — невинно поинтересовалась я.

Лан глухо выругался. Сердце мое стиснулось. Он был так красив!

— Я не знал! — отчаянно крикнул он.

— Ага, эти гонцы, значит, должны были справиться о моем здоровье? — тяжело спросила я.

Тот покачал головой, словно отмахиваясь от слов. Или он их вообще не услышал, так он смотрел на Савитри!

Принц шагнул вперед. Это мне не понравилось. Оба его тэйвонту уже встали. Я тоже. Мгновенно опустив Савитри на пол за собой — она могла уже куда лучше позаботиться о себе за моей спиной, хоть и на четвереньках, если будет свободна. И за нее я буду более спокойна — этот бесенок прекрасно умеет прятаться и уворачиваться чуть что, и убить себя совсем не даст. Хитрюга нюхом чувствует опасность и отлично умеет укрываться и заботиться о себе. А лишний убийца-профессионал сейчас будет очень к месту.

Мои тэйвонту, выхватив оружие, встали перед принцем, заслонив меня и Савитри.

Он сделал шаг к Савитри. Клинки уперлись ему в горло. Два тэйвонту принца сзади обнажили оружие. Савитри лихорадочно перезаряжала арбалет в углу, навалившись на него всем телом. Все-таки ей это еще было не совсем по силам.

Взглянув на ее отца, я была немного удивлена. Мне показалось даже, что он застыл и в глазах его плескается страх за дочь — случайное движение, рука сорвется, и стрела собственного арбалета пронижет ее тельце насквозь. Опять негодница делает как легче и ленится развернуть арбалет! Ну погоди дочка, кончится этот сабантуй, и ты у меня получишь за такое легкомыслие! Теперь уже без скидок на обстоятельства!

Нечаянно я опять взглянула на Лана. По-моему, он даже не дышал, бедняга!

Боясь, наверное, что случайный звук может заставить ее вздрогнуть и рука ее сорвется. Никто же ему не сказал, несчастному, что под платьячком у нее такой же аэнский доспех, как и у него, вместе с вделанным специальным невидимым упором для рычага, чтоб ребенку было легче взводить свою любимую погремушку.

Давно уже придумали тэйвонту с Савитри, чтоб мама зря не волновалась.

Наконец, она загнала третью стрелу и выпрямилась. Побледневший отец, наконец, передохнул и шагнул вперед. Я почему-то успокоилась. Мои тэйвонту жестко преградили ему ход. Этот легкомысленный безответственный человек наверно тоже не внушал им доверия. Тот не обратил на них никакого внимания.

— Это моя дочь! — сказал он.

Те в свою очередь не обратили на это никакого внимания. Если кто-то может посостязаться в упрямстве с принцем, так это мои тэйвонту. Сколько я от них намучилась и вытерпела в детстве! Они делали все по-своему! Впрочем, что детство, я еще и сейчас девочка… для них словно ребенок… Зато теперь я ухмылялась, но снова была напряжена как стрела. В воздухе снова запахло смертью. Мои тэйвонту были готовы сорваться с цепи и сделать из него "дерьмо", неважно, что он принц. Им все-таки и так здорово досталось моего собственного батюшки за то, что не уследили мой большой живот. А тут жертва сама лезет в руки! Да и я бы охотно вбила ему в глотку все свои унижения. Боже как бы я его целовала!

— Вы что, не слышали, я сказал — это моя дочь! — повысив голос, сказал Лан.

— Мы слышали, ваше высочество, — спокойно ответили они, не сдвинувшись с места, лишь удобнее перехватив оружие. Было ясно без слов, что еще движение, и он умрет.

Похоже, он начинал гневаться. Такой он всегда был, не любивший, чтоб ему перечили.