Борис Воробьев: Искатель. 1971. Выпуск №1

Они и сейчас горят там. Но бывают ночи, когда их не видно. В эти ночи Собаки сходят на Эттуланги. Они разыскивают Тынгея.

В такие ночи слабому лучше не ходить по их земле.

А от Тынгея пошел по свету род айнов, бородатых людей.

Женька рассказывал, а настоящий Ытхан лежал у его ног и, слыша свое имя, поднимал голову и смотрел на Женьку вопрошающим взглядом.

— А что, действительно есть такие звезды? — спросил Кирилл.

— Есть, — ответил Женька. — Целое созвездие. Гончие Псы. Не слыхал?

— Слыхать слыхал, но где они, эти Псы, на небе, убей бог, не знаю. Там же всякой живности понапихано, как в Ноевом ковчеге.

— Как-нибудь покажу, в хорошую погоду. Их сейчас хорошо видно, не то что летом. Да, собственно, их уже в мае трудно отыскать. Земля-то… — Женька не договорил, прислушавшись к чему-то.

Собаки повскакали в своих углах и тоже насторожились. Послышался сначала слабый, а потом все нарастающий лавинный гул — словно где-то в невообразимой дали включили гигантский рубильник. Вслед за этим каюрня заходила ходуном. Гул нарастал, достигая апогея.

Не помня как, Кирилл очутился на улице. Дрожь земли чувствовалась и здесь, но вид неба нейтрализовал страх, родившийся под низким потолком каюрни.

Гул постепенно стихал, земля обретала привычную неподвижность. Кирилл оглянулся и увидел позади себя Женьку. Тот чуть-чуть насмешливо смотрел на него.

— Черт! — сказал Кирилл, чувствуя, как дрожат ноги. — Землетрясение! Представляю теперь, что творилось в Ташкенте!

Женька усмехнулся.

— Ну что ты! Это был совсем маленький Ташкент. От силы два балла.

Кирилл посмотрел на Женьку с недоверием.

— Это ты, допустим, уже загнул. А как же — когда восемь?

— Когда восемь, бери ноги в руки и дуй до горы!

— Ты это испытывал?

— Нет. Такие вещи здесь случаются довольно редко. Последняя заварушка в пятьдесят втором была. Мне Побережный рассказывал. Вот тогда действительно был тихий ужас. Представляешь, где-то дно раздвинулось и снова сдвинулось. И от этого волны пошли, цунами так называемые. Скорость — что у твоего реактивного, и высота, метров двадцать. Первой волной тут все и накрыло. Башня вон за каюрней валяется — на пирсе стояла. Потом еще две волны пришли, но уже к шапочному разбору, потому что все уже сидели на сопках. А остров несколько дней трясся. Представляешь? Стихия, лучшего слова не придумаешь. Тут так и говорят: это было до стихии, а это — после. У Побережного тогда семья погибла, жена с дочкой… А вот и сам генерал, — перешел на другой тон Женька.

Согнувшись в три погибели, в каюрню вошел Побережный. Даже не вошел, а ввалился. — Облака разгоняете, субчики? А на Васильева самолет пришел, — сообщил он. — Наших там пять мест. — Он пожевал губами. — Значит, так: мы с Кириллом сейчас поедем в Северо-Курильск, а ты, Женька, часика через три встреть нас на пирсе.

— Вот те раз! — сказал Женька. — А я собак накормил. Откуда я знал, что этот сумасшедший самолет прилетит? А как он улетать думает по такой погоде?

— Как прилетел, так и улетит. Тебя не спросит.

Мыс Васильева находился на соседнем острове. На мыс самолеты летали чаще, но туда нужно было добираться через пролив.

— А может, завтра, шеф? — сказал Женька. — Через три часа, как ты говоришь, в проливе будет хоть глаз выколи. Проскочите, чего доброго, мимо нашего Буяна — вас же в Америку унесет. К капиталистам.

— Не бойсь, не унесет. А назавтра по сводке — дальнейшее усиление ветра. Вовсе не высунешься. Поедешь, прихвати на крайность солярки. Посветить в случае чего. Там у нас есть стокилограммовые бочки.

— Спасибо! — сказал Женька. — А вы подумали обо мне, шеф? Как я эту стокилограммовую дуру погружу на нарты? У меня же пупок развяжется!

— А ты применяй рычаги, — невозмутимо сказал Побережный. — Где, так ты мастак.

Женька развеселился.

— Действительно, и как это я позабыл о рычагах? Ладно, шеф, я налажу полиспаст и приволоку на пирс цистерну. Я вам устрою варфоломеевскую ночь!

— Валяй! — сказал Побережный. — Тащи хоть черта лысого. Пошли, Кирилл.

Он задом высадил дверь и, пятясь, как китайский мандарин, вышел из каюрни.

У пирса их уже дожидался «жучок». Старшина катера, бородатый моряк с грудью, отлитой словно из танковой брони, нетерпеливо выглядывал из рубки. Разглядев подходившего Побережного, старшина покрутил головой.

— Наконец-то! Я уж думал, ты умирать там собрался, Дмитрич!

— Не торопись сам на тот свет, Петя. Там, говорят, кабаки тоже позакрывали, — ответил Побережный, грузно спрыгивая на палубу.