Михаил Сухоросов - Наемник

— Ты что — целительница?! С этого и надо было начинать.

— А что я тебе там, на поляне, по-твоему, втолковывала битый час? — возмутилась она.

А потом опять шли и шли — молча, чтобы сберечь дыхание, целенаправленно. Я уже почти ни на что не обращал внимания и видел перед собой только мелькающие в траве ноги Гельды. Вымоталась она посильней меня, но ни словечка жалобы. Молодчина она все-таки…

Орденская выучка сказывалась — я отмечал почти непроизвольно: эльфы. Далеко, неопасно. Лешак. Сматывается подальше…

До темноты мы остановились только один раз — перекусить… А кроме усталости, донимала меня мысль о том, что сейчас по нашим следам с гиканьем и свистом торопит коней целая орава Чародеев из Западной Цитадели. Эту мысль я старательно отгонял: для Чародея мандраж роскошь непозволительная. Помогает его обнаружить, в частности.

Мы пересекли ближе к вечеру низинку, заросшую чахлым ельником, и нас тут же атаковали зудящие полчища здоровенных, наглых и рыжих комаров. Уж не знаю, как насчет всего остального — но эти гады прямо как у нас, на Урале. Даже чем-то родным повеяло… Выбрались мы оттуда только затемно, искусанные, исцарапанные, уставшие до помертвения. Быстро перекусили — еду пришлось буквально запихивать в себя — а потом повалились, как мертвые, на расстеленном плаще, укрывшись другим. Хотите верьте, хотите нет, но я хотел только одного: спать, и никакие мысли о слишком долгом воздержании мне даже в голову не лезли.

Проснувшись, я обнаружил во-первых, что уже рассвело, во-вторых, что Гельда еще дрыхнет, и голова ее лежит у меня на плече, а моя рука у нее на бедре, на ощупь Гельда показалась мне очень мягкой и теплой. Я приподнялся на локте, рассматривая ее лицо. Вот сейчас оно совсем детским кажется… Черт, если б никаких других причин оставить Орден не было, кроме нее, я б и то не слишком жалел…

И снова бесконечный дневной переход. У меня жутко гудели ноги, а пот, стекающий по спине, пропитал насквозь, кажется, даже кожаный подкольчужник, когда мы вышли к деревушке, прилепившейся под высоченным глинистым обрывом. Как сообщила Гельда, забытый тракт начинался там, наверху.

Местные встретили нас недоверчиво, несмотря на мой обруч на лбу, но когда Гельда с помощью непонятных мне знаков и словес умудрилась вылечить две лихорадки и затянула громадную язву на плече худенького голозадого пацана со вспученным животом — как оказалось, сына старосты — мы стали героями дня. Денег у забитых, объясняющихся по преимуществу мычанием крестьян не было, да и со жратвой оказалось не густо, но нас накормили от пуза, да еще и на дорогу дали. Этим людям все равно — Орден там, не Орден, лишь бы польза была. В общем-то верно… Предложение ночлега мы решительно отклонили — во-первых, погоня должна уже почти на хвосте быть, а во-вторых, меня ночевать в какую-либо из этих копченых, кишащих насекомыми, хат не заманить никакими пряниками.

Обрыв оказался не таким крутым, как выглядел снизу, поднялись мы минут за пять, миновали густой перелесок и вышли на излучину Забытого тракта. Похоже, забыли его и в самом деле основательно: неровная, извилистая просека, заросшая высоченной, по грудь мне, травой, кое-где пробивается молоденький осинник… Раскаленный медный шар солнца уже валился за горизонт, окрашивая листву в самые невероятные цвета, без умолку голосили какие-то птицы… Несмотря на высокую траву, идти легко — во всяком случае, легче, чем по лесу.

Правда, далеко мы не ушли — перед очередным поворотом замерли, не сговариваясь. И тут же из-за него нам навстречу вывернулись четверо всадников в доспехах, двое остановились где-то в полусотне метров, двое поскакали к нам. Я только и успел шепнуть Гельде:

— Спокойно. Я поговорю с ними, — незачем раньше времени затевать склоку, тем более, численный перевес не на нашей стороне.

Подъехавшие к нам, судя по вооружению и одежде, из благородного сословия и на имперской службе не состоят. Передовой — широченный краснорожий детина, заросший густой бородой, в кожаном шлеме и плаще с меховой оторочкой осведомился грубым и пропитым голосом:

— Кто вы такие и куда идете?

Примат, такого залечить — делать нечего.

Я принял вид гордый и надменный, прикоснулся к медному обручу:

— Кто мы — надеюсь, видишь, рыцарь. А куда идем… С каких это пор Чародеи должны давать отчет в своих действиях непосвященным?

Мой апломб подействовал: краснорожий, кажется, слегка растерялся, но рука его осталась на рукояти меча, а сам меч — выдвинутым из ножен сантиметров на пятнадцать. М-да, похоже, не очень забытый этот тракт…