Ариадна Громова - По следам неведомого

Я знаю, что это прежде всего от горя, и стараюсь чаще разговаривать с ним, утешать его всячески. Но мне это плохо удается.

- Луис, вы же еще совсем молоды! - говорю я. - Вам еще повезет, вы будете счастливы!

Он вяло пожимает плечами и молчит.

- Вы бы оделись, пошли на воздух. Хотите, я достану машину? Покатаю вас? Тут есть друг Мак-Кинли, у него красивый "Мерседес". Он предлагал нам... Луис, поедемте!..

Он беззвучно отвечает: "Спасибо, Алехандро, я не могу" и опять ложится. Он себя убивает этим молчаливым глубоким горем..."

Да, тяжело мне приходилось в те дни с Мендосой. Иногда я думал, что он душевно болен - уж очень странным и неестественным казалось мне это полнейшее равнодушие ко всему на свете у такого темпераментного и подвижного прежде человека. Только один раз в то время мелькнуло у него какое-то живое чувство:

- Алехандро, вы презираете меня? - спросил он неожиданно. - Вы думаете: я напрасно так страдаю из-за денег... или из-за славы, которая могла бы принести деньги? Это недостойно, думаете вы?

Я обрадовался этой внезапной вспышке живого чувства и горячо начал ему растолковывать: я его вовсе не презираю, а только очень жалею, и хотя сам, действительно, не мог бы убиваться по такой причине, но его понимаю и никак не осуждаю - он воспитан в других условиях. Все это Мендоса слушал довольно внимательно, хоть глав не открывал. Но когда я начал убеждать его не горевать так, - мол, есть в жизни более интересные и достойные занятия, чем личное обогащение, - он только слабо усмехнулся.

- Я так и знал, что вы это скажете, - прошептал он и снова надолго замолчал.

Я не знал, как с ним быть. Я к нему даже Машу привел, думал, может быть, она его выведет из этой нравственной летаргии. Узнав, что придет "сеньорита Мария", Мендоса приоделся, причесался, сел в кресло, но радости никакой не выразил. Маша пришла, но разговор не клеился, Мендоса был вежлив, но вял, отвечал односложно и невпопад и упорно глядел в пол. Маша вскоре ушла и а передней шепнула мне: "Он, по-моему, немножко не в себе (она покрутила пальцем у лба), ты его психиатрам не показывал?" А когда я вернулся в комнату к Мендосе, он все так же тихо, но настойчиво попросил, чтоб я не приводил больше сеньориту Марию и никого вообще, даже врача не нужно.

- Врач не вылечит от той болезни, которой я болен, справедливо заметил он.

Все же он постепенно оживал. И первым признаком его выздоровления было то, что он начал читать, - постепенно все больше, почти запоем. Читал он все подряд - прозу, стихи, пьесы, отечественных авторов и зарубежных... Я как-то увидел у него на столике перед кроватью английский детектив и "Тихий Дон" Шолохова в переводе на испанский язык, - потом чилийский роман под названием "Женщине нужен мужчина" в пестрой обложке - рядом с пьесами Шекспира. Мендоса по-прежнему молчал и как будто не интересовался окружающим, но глаза у него стали живее.

Но с этим рассказом я забежал немного вперед. Вернусь к записям моего дневника:

"14 января. Из Москвы пришла загадочная телеграмма: "Ждите Сант-Яго пакета фотографией". Это - от Бершадского. Вчера была длинная, очень заботливая правительственная телеграмма. Нам тоже предлагали продлить поиски, желали успехов, а впрочем советовали Соловьеву решить вопрос самостоятельно с учетом конкретных обстоятельств. Под конец было написано: "Не отчаивайтесь, в вас верят". Соловьев, несмотря на свою выдержку, был так взволнован этой телеграммой, что даже заговорить сразу не смог. А потом сказал:

"Все-таки до чего обидно, что так у нас получается!" - и ушел.

И вот теперь - эта загадочная телеграмма. Соловьев телеграфировал Бершадскому и в Академию Наук: просил объяснить, что случилось, и о какой фотографии идет речь.

Впоследствии мы узнали, что Бершадский, получив радостное известие, был совершенно потрясен, кинулся на почту и сразу же дал телеграмму, не подумав, какое она впечатление произведет в таком виде и что из нее вообще можно понять.

Ответ шришел очень скоро. И наши сборы в обратный путь сразу же прекратились.

Судьба все-таки не до конца была к нам суровой!

В обеих ответных телеграммах сообщалось, что в лаборатории удалось вызвать на желтой пластинке и заснять еще одно изображение. Это - опять карта, опять Анды и опять со светящейся точкой. Но на этот раз карта более подробна, взят сравнительно небольшой участок горной страны, и место, на которое указывает точка, легче найти.

- Я же знал! - воскликнул Соловьев, прочтя это. - Я знал, что у них обязательно есть более подробная карта и более точные сведения о местах высадки!