Станислав Токарев - Искатель. 1981. Выпуск №4

Наконец из-за барьера прозвучало;

— Фирма «Кикс» — принимайте.

Груза было много, главную его часть составляли большие продолговатые ящики, изрядно тяжелые, — рабочие фирмы выносили каждый втроем.

Я выскользнул на улицу. Ящики аккуратно укладывали в фургон электрокара. Сейчас он отъедет, и моя миссия будет выполнена. Как, чем помог я Йошикаве и помог ли — неизвестно.

Внезапно возле машины поднялся шум.

— Жабы! — орал мужской голос тем криком, с каким нарываются на скандал. — Жабы проклятые, вонючие!

Крикуна пытались унять те, кто пониже, — он был саженного роста, и они, тесня его скопом, приглушенно гомонили!

— Арчи, уймись, имей совесть!

— Совесть? А у вас совесть есть контракт нарушать, жабьи вы личинки? А за нос три года водить — что таращишься, что, что? Я вырву жабьи твои глаза, крыса!

Скандалисту уже крутили руки, а он отбивался, колотил ножищами в один из ящиков, приготовленных к погрузке, вопия совсем несообразное:

— Эй ты, живой товар, проснись, малыш! Тебя надули, дурья башка!

Его отшвырнули, ящик торопливо сунули в кузов, машина тронулась, а он цеплялся за борт, хрипел:

— Подохнете здесь, подохнете, слышите, парни?

Тут от стены барака отделились двое рослых охранников, до меня донесся смачный звук — этот в челюсть, а поглуше, должно быть, в солнечное сплетение. Симпсон, ваш выход. Одному я угодил в ухо, другому попутно сделал подсечку, а тот малый, не успев разогнуться, добавил головой, и мы побежали.

Он тащил меня за собой к эстакаде, смелой аркой соединявшей космодром с городом. Здесь, у обочины, стоял маленький двухместный «Жижи» последней модели, похожий на чечевицу. «Элегантность и скорость» — из рекламной заметки в «Старлетт», которая полностью соответствовала действительности — мы взяли сто с места и единым духом проскочили всю гнутую ленту бетона, затормозив у первых домов спящего города.

Мой спутник снял руки с руля, потрогал челюсть, охнул. Достал из заднего кармана плоскую флягу, отвинтил крышку, побулькал, мыча от боли, во рту, проглотил. Протянул флягу мне. Это была крепкая штука.

— Ты, парень, гвоздь, — сказал он слегка невнятно.

— Ты тоже.

Небесный пепел помаленьку светлел, и я разглядел славную костистую морду, литую, как у коня, и с гривкой до бровей.

— Что глазеешь, узнал?

— Вроде того, — сказал я осторожно.

— Вроде, вроде… Арчи Хэйла не помнишь?.. Я центра играл в «Валендии» — юный герой, пропади они пропадом, жабы.

— Кто жабы-то?

Он снова хлебнул из фляжки.

— Все вы на вашей вшивой планетке. Я с Земли, понимаешь, оттуда. Разве ты можешь знать, что такое Земля, какое бывает синее море и небо — не серое, как у вас, а синее, а у вас деревья синие, как с перепоя. Что таращишься? Я этого Хэйла в глаза не видел, моего здешнего папулю. Тридцатку в месяц ему в зубы, чтобы помалкивал и гордился дорогим сынком… Я Юханссон — на, выпей за мою мать, если жива еще там, в Стокгольме, и помнит своего идиота. Я живой товар — ты понял? Меня в таком же ящике привезли: шприц в задницу — и спи, пока не разбудят. Мы юные герои из ящиков, богатые парни, вам наши деньги не снились. Тысчонок триста у меня, два таких кара. Слушай, объясни мне, почему вы сами не хотите в футбол играть? Я ж здесь одиннадцатый год, я каждую собаку в бутсах знаю, и ни одной местной жабы, а?

— Я играл, когда учился, — сказал я.

— Ха! Кому ты нужен? Я сейчас знаешь кто? Тренер юношеских групп «Валендии». Я тренер, а групп нет. Есть тренированные парни, триста профи с Земли, и точка. А ты не знал? У нас и детские группы имеются, как же — тридцать штук, сто тренеров, а детишки — тю-тю, на бумажке. Нас же надо кормить, поить. А мы воем, на Землю хотим.

— Не пускают?

— Обеща-ают. У, крысы! «Последнее поручение, Арчи, и следующая ракета — твоя». Уже шесть так ушло. Ловушка, понял? Они всем врут.

— А какие поручения? — спросил я.

— Ты сыщик, что ли?

— Нет.

— И нечего нос совать. В футбол он играл… Вы тут хитрые все. Вам нашей жизни не надо — за решеткой. На Земле-то они тебе распишут: «Богатый будешь, жить будешь на клубной вилле… Бассейн, сауна, личный портной, личный парикмахер… Раз в неделю прямо в койку цыпочку подадим — ноги из подмышек». Все так и есть, да утопиться хочется в этом бассейне. Двадцать четыре часа в сутки под надзором. А почему, не знаешь? Чтобы языком не трепать о наших делах. Ты футбол любишь?

— Люблю.

— А я ненавижу. Ваш. Здешний футбол. Я был на Земле не последний. Ну, любитель, конечно, у станка стоял. Но там я играл как хотел — я вышел, я бог. Когда меня сюда привезли, я «Юнтарче» такую банку в первом же матче плюнул — метров с тридцати… Публика на трибунах скамейки от восторга грызла… У меня ноги подкосились, я на колени встал, я молился… Стоппер «Юнтарчи» мне аплодировал… А из наших никто даже не подошел. «Ладно, — думаю, — завидуют». Если бы так! Минут через десять выпрыгиваю на угловой, а наш капитан, старая шкура, меня локтем под дых. Упал, ничего не помню — где, что… Очнулся, он же меня с поля тащит. «За что?» — говорю. «После, сопляк, поймешь». Понял, спасибо. Тренер сказал: д'Анжело, знаешь такого? Он и есть, щепа позолоченная… «Ты не виноват, капитан должен был тебя предупредить». Ему вмазали штраф — триста гульдов, что не предупредил, полсотни — что меня выбил.