Виктор Пшеничников: Искатель. 1981. Выпуск №6

Время шло. Гусев успел дорассказать свою историю и начал в нетерпении поглядывать на лейтенанта, потому что не привык на службе стоять просто так, без дела. Вот уже и маляры покинули свои подмостки, должно быть, отправились перекусить или передохнуть. Следом за ними спустился и паренек в легкомысленной газетной пилотке, поставил ведро со шпаклевкой к фанерной стенке, совсем неподалеку от денег. Ковалев напрягся. Малер повертел туда-сюда белесой головой, полез в карман, закурил. Снова оглянулся по сторонам, словно отыскивая кого-то.

В это время внизу, у самого пола, видимо, плохо прибитые фанерные листы, разгораживавшие два зала, разошлись, и в проеме показалась рука, сжимающая продолговатый сверток. В следующий миг пальцы разжались, пакет оказался на заляпанном побелкой полу, и рука, мелькнув тугой белой манжетой, убралась. Листы фанеры соединились.

Гусев даже подался вперед, готовый немедленно начать действовать, но лейтенант незаметно осадил его: стой, не спеши. Пограничник должен уметь выжидать.

Вот паренек докурил свою сигарету, затоптал окурок, еще раз, уже медленно, оглядел зал. Потом он подвинул ведро поближе к стене и заспешил вслед за ушедшими девушками.

— Наблюдайте за пакетом и деньгами, — приказал Ковалев солдату. — Потом обо всем доложите. Я — в накопителе.

Сдерживая поневоле участившееся дыхание, Ковалев вошел в накопитель, отгороженный от общего зала и различных служб временной фанерной перегородкой до потолка. Народу в накопителе было немного. Две дамы в строгих, неуловимо похожих деловых костюмах с глухими воротами под горло сидели в ожидании своего багажа на полужестком диванчике, будто в парламенте, и важно вполголоса беседовали.

«Не по погоде одежда, — посочувствовал им Ковалев. — Жарко сейчас в кримплене».

У той, что постарше, подремывал на коленях шоколадно-опаловый японский пикинес с приплюснутой морщинистой мордочкой и как бы вдавленным вовнутрь носом. Крошечной собачке не было никакого дела до журчащих звуков разговора хозяйки и ее собеседницы. Невнятный людской гомон, смешанный с заоконным аэродромным гулом, тоже мало беспокоил породистое животное, и пикинес невесомо лежал на хозяйских коленях, словно рукавичка мехом наружу.

Возле диванчика, неподалеку от дам, склонился над распахнутым кейсом тучный потный мужчина, по виду маклер или коммивояжер, а может, агент торговой фирмы. Зачем-то присев на корточки, он перебирал кипы бумаг в своем пластмассово-металлическом чемоданчике с набором цифр вместо замков; шевеля губами, вчитывался в развороты ярчайших реклам или проспектов и собственных раритетов. Галстук у него сбился на сторону, словно мужчина только что оторвался от погони и сейчас наспех ревизовал спасенное им добро.

На Ковалева, прошедшего неподалеку, коммивояжер даже не поднял глаз.

Широкое окно посреди накопителя было обращено к взлетно-посадочной полосе, и около него, сплетя за спиной длинные пальцы, неподвижным изваянием застыл человек спортивного склада. Ранняя седина путалась в его волнистой шевелюре, будто тенетник на осенних кустах. Рамное перекрестье окна, центр которого перекрывала седовласая голова мужчины, казалось артиллерийским прицелом, и за ним то и дело вихрем проносились самолеты различных авиакомпаний.

Вот мужчина повернулся, явив Ковалеву чеканный, как на медали, профиль лица, боковым зрением цепко окинул зал и опять вернулся к прежней позе, лишь сверкнули из-под обшлагов пиджака дорогие запонки. Во всем его облике ясно читалась уверенность в себе и полнейшее равнодушие к происходящему вокруг.

«Такие должны хорошо играть в гольф и лихо водить машину», — подумал Ковалев, вспомнив мимоходом какой-то не то английский, не то американский фильм. Он почти физически ощутил, как у себя дома, на площадке, пригодной для гольфа, незнакомец со вкусом выбирает из набора клюшек увесистый клэб, мощно, без промаха бьет им по мячу из литой вулканизированной резины, и мяч по трассе скатывается точно в лунку… Еще Ковалев представил, как довольный выигрышем игрок мчится по автобану в ревущем восьмицилиндровом авто, выжимая акселератор до отказа, — и удивился реальности этой несуществующей, увиденной лишь в воображении картины. Правда, нарисованный им образ мало в чем прояснял возникшую ситуацию и даже, наоборот, мешал Ковалеву сосредоточиться.

Не было у Ковалева ни малейшего желания угадывать среди прочих иностранцев единственного нужного ему человека, потому что в большинстве своем это были нормальные, здравомыслящие люди. Но кто-то из них, занятых сейчас своими будничными делами, пытался совершить нечто противозаконное, идущее во вред государству и, таким образом, во вред ему самому, Ковалеву.