Array Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век 2003 №5-6

«Может быть, это и вправду обыкновенное проявление любопытства, — сказал я просто чтобы что-то сказать, — пусть странное, на наш взгляд, но все же они сидят на месте».

«Не будьте ребенком, — ответил Марсель. — Если мы их так заинтересовали, что они впали в транс, то где, простите, было их любопытство раньше? Они, конечно, ничем не выдали своей осведомленности о нашем присутствии, но, положа руку на сердце, неужели вы верите, что добрая сотня этих тварей, шастая две недели по острову во всех направлениях и тем более летая над ним, ни разу не обратили внимания на нашу хижину? На две не сильно смахивающие на тропическую фауну фигуры? На костер, в конце концов, который мы не раз с вами разжигали. И еще не забудьте, что от нашего жилища до их болота всего полмили, так что весь ваш лепет о проявлении любопытства et cetera, вы уж меня извините, — бред».

«Коллега, — сказал я, — все это так, но мне бы хотелось добавить один незначительный штрих, а именно: не мы ли с вами вскрывали вчера черепную коробку одного из их собратьев? Или не мы обнаружили у него — у нее то есть — мозг, даже отдаленно не напоминающий ничего более-менее нам известное, состоящий из трех полушарий и непонятно чем заполненный? А как вообще насчет двуногой (я ставлю восклицательный знак), крылатой (делаю то же) свиньи (делаю паузу)? И, прожив столько времени на острове, вы требуете от них (я простер руку в сторону двери) логики? По-моему, бред — это как раз ваши рассуждения, а я лишь ничтоже сумняшеся пытаюсь найти причины, побудившие животных подвергнуть нас блокаде, но, увы, у меня в запасе есть лишь те же примитивные человеческие слова, что и у вас, и вся разница в том, что там, где вы произносите „бред“, я говорю „любопытство“. Разумеется, правильнее всего было бы определить состояние свиньи словом из ее же лексикона, но это довольно затруднительно, вам не кажется?»

«Кажется, что мы здесь найдем могилу», — огрызнулся мой спутник.

Что тут ответить, я не знал.

«И вообще я хочу искупаться в море», — добавил Марсель. Я и тут промолчал. Марсель в эту минуту напоминал капризного ребенка, требующего у матери дорогую игрушку, которую наверняка тут же и бросит, пресытившись самим актом удовлетворения блажного желания.

«Я хочу, вы понимаете? — повторил Марсель. — Я не желаю ничего сверхъестественного, я хочу выйти на берег, посмотреть, как в бухту входит „Sparrow“, это ведь не запрещено законом? Это не аморально? Мне не поставят за это на вид и не запишут выговора в классный журнал?»

Признаться, его тон меня задел — как будто мне уж который день не чудилась каюта на яхте, возможность проявить в спокойной обстановке фотопластинки и ошеломленные глаза Мориса Бодуэна. Но я тем не менее хотел сообща найти выход, а в ответ мне предлагалось слушать это ребячество. Возможно, я был неправ, но слова вырвались помимо моей воли:

«Ну так и делайте что хотите. Хотите — плывите к своим акулам, и дай Бог, чтобы они сочли вас невкусным».

«И поплыву!» — воскликнул Марсель. Я не успел его остановить, ибо через секунду он был за дверью, на поляне, превратившейся, пока лил дождь, в обширную грязную лужу. Я выскочил вслед.

Свиньи пребывали в том же грузном сидячем состоянии, со сложенными крыльями, словно бронзовые чудища на мосту через Екатерининский канал, только вот крылья покрывало не золото, а зловонная каша.

Сделав несколько шагов по грязи, Марсель остановился и оглянулся в мою сторону.

«Вернитесь же, черт побери!» — сказал я, стараясь звучать как можно более спокойно. Но именно это и взбесило Марселя. Он злобно топнул ногой (забыв, что под ним не каменная мостовая) и ринулся прямо на бестий.

«Револьвер, — завопил я, — хоть револьвер достаньте!»

Но, боюсь, он меня уже не слышал, а если и понял смысл сказанного, то назло мне поступил наоборот — не только не достал «Смит-Вессон», но засунул обе руки в карманы и, наклонив голову вперед, двинулся в наступление. Поняв, что остановить его никак невозможно, я помчался вдогонку. Наверное, мы со стороны являли собой отвратительное и жалкое зрелище, словно два клоуна в утреннем представлении для детей выползли под рампу на бровях, но, позабыв, чем, собственно, они будут веселить публику, тужатся в претензии на экспромт и лишь краснеют за них несчастные родители. Не знаю уж, кто из нас был более смешон, но ноги первыми отказали у меня, будто и взаправду я надулся рому перед выходом. Совершив несколько безобразнейших па, представлявшихся мне прыжками, я обо что-то запнулся и рухнул в самую гущу лицом. Вслед за этим раздался сдавленный вопль моего компаньона. Когда я приподнялся на локтях и с трудом разомкнул залепленные черным веки, то узрел развязку.