Array Журнал «Полдень XXI век»: Полдень XXI век 2003 №5-6

ЗАГРЕЙ шагнул на балкон. Не то чтобы он любил здесь гулять, нельзя сказать даже, что он стремился. Он тек. Так течет вода с более высокого места на более низкое. Балкон был более низким местом, и ЗАГРЕЮ надо было сюда перетечь, чтобы в низком месте выкурить сигарету. В низком месте ЗАГРЕЙ становился выше. Свою тень он прилеплял к стене комком жвачки, и каждый раз бледно-фиолетовый абрис был чуть длиннее, чем прежде, и это радовало. Хотя с другой стороны, могло и печалить. Но пока он не позволял себе печалиться по этому поводу. Он умел не позволять себе. Как не позволила себе решетка быть металлической веткой с листьями и не пожелала стечь бесформенной кляксой металла. Надо уметь удерживать форму. Искусство удержания формы дается или не дается вовсе, но об этом тоже не стоит печалиться, как и о многом другом.

В углу на балконе стоял глиняный горшок, и в нем росла вишня. Сейчас деревце было в белых цветах. Появление вишни на балконе — это маленькая тайна ЗАГРЕЯ. У него есть тайны — и это приятно. Косточку он нашел возле таверны и принес домой. В огромный глиняный горшок пришлось долго таскать ил с реки. Косточку он медлил сажать — боялся, что не вырастет. Но все же отважился, посадил. И деревце выросло, и теперь цвело постоянно. Стоит облететь лепесткам — глянь, на ветках вновь белые пузырьки бутонов. Вот только плодов вишня не принесла ни разу.

Напротив балкона — стена, а в стене окно, стекло посерело от пыли; заоконная тьма казалась не черной, а серой, то есть серая тьма пыталась притвориться серым светом. ЗАГРЕЯ волновал вопрос: какая разница между серой тьмой и серым светом. Но пока он не нашел ответа. В другой стене, той, что слева, окон не было. И в той, что справа, тоже ни окон, ни дверей. Узкий колодец открывался только в небо. И то, что падало сверху, навсегда оставалось внизу, застревая в осколках булыжника. Дохлая птица, упавшая сверху, и выброшенная кем-то нагая желтая кукла лежали рядом. Может быть, кукла выпала из окна напротив? Но ЗАГРЕЙ не видел, чтобы рама открывалась. За окном ничего не происходило, там день за днем прозябала поседевшая от времени пустота.

ЗАГРЕЙ швырнул недокуренную сигарету. Кукла протянула желтую руку и схватила хабарик, вдавила в полуоткрытый рот, прикусила четырьмя белыми острыми зубками и затянулась. Табачный дым вырвался из пробитой гвоздем щеки, из сочленений ручек и ножек. ЗАГРЕЙ усмехнулся. Может, скатать хлебный шарик и швырнуть вниз — поглядеть, как будет кукла его жевать. Но стоит ли? Стоит ли длить ее жизнь? Лишив хлеба, быстрее лишишь ее нечаянно дарованной жизни. Или не лишишь? И кукла начнет грызть трупик дохлой птицы и покрывать желтыми экскрементами булыжники двора. Загреева тень на стене постепенно росла, и доросла до карниза под крышей. Но при этом сделалась такой бледной, что почти не угадывалась. Никто не желал оживления куклы, но она ожила. Может, спустить ей вниз веревку — пусть поднимется наверх, перебирая неловкими целлулоидными ручонками? Или все же бросить ей хлеба? О чем мечтает она, лежа внизу, — о спасительной веревке или о куске хлеба? О чем молит ЗАГРЕЯ? По сравнению с ней он был не великаном — богом; тень его переросла стену и попыталась отразиться на небе. Так о чем же просит кукла? ЗАГРЕЙ прислушался. Но не услышал ничего. Если она и молила, то молила безмолвно. Ему самому предстояло решить, что ей дать: веревку или хлеб. Он подумал. И не дал ничего.

Интересно, испытывала ли ожившая кукла боль? Не боль от пореза или от удара — ясно, что простая боль была ей недоступна. Но ту боль, что испытывал ЗАГРЕЙ постоянно, едва разлеплял глаза — ночью ли, утром — не важно, — могла ли кукла ее ощущать? Боль просыпалась вместе с ЗАГРЕЕМ, глухая, нудная, ее можно было терпеть, ибо она не была чрезмерной, но иногда сводила с ума — тогда хотелось кричать, выть, кусаться. Или убить кого-нибудь, неважно — кого. Определить, где гнездится боль, было невозможно. Она просто была, где-то внутри ЗАГРЕЯ, фантомом бродила по телу, вспыхивала то там, то здесь и исчезала, едва он пытался прислушаться к ней и определить очаг. Но стоило перестать вслушиваться, как боль возвращалась, торжествуя, она наносила удар, а потом постепенно стихала, но никогда не исчезала совсем.

ЗАГРЕЙ ушел с балкона и сразу стал меньше. Не хуже, не слабее, а меньше. Он не мог понять, почему балкон позволяет ему расти, как растет дерево в глиняном горшке? Быть может, все дело в небе? Быть может, под небом все могут быть высокими, как деревья, иметь корни и кроны и шуметь на ветру?

Читать дальше