Иван Афанасьев - Астральные битвы Второй Мировой

— Согласен.

Шульц отлично понимал, что выскажи он сейчас версию о сговоре с врагом и бегстве Раунбаха или Ковача, он встанет поперек очень могущественным людям. К тому же доказать свои предположения ему нечем. Да и кто станет его слушать, если официально Мирча Ковач давно расстрелян? Не идти же с признанием своего полного провала к Мюллеру. О, да, тот выслушает. Даже, может быть, поверит и прикажет расстрелять семью Ковача. Но что он сделает потом с ним, с Шульцем, представить совсем нетрудно. Доведут его до ближайшего подвала и пристрелят, даже не оформив казнь, как положено.

Потому и согласился с выводами пражского гестапо доктор Шульц, что эти выводы давали ему хоть какую-то возможность поставить крест на случившемся и думать, как быть дальше. Пока, если что, можно предположить, что один из двух пропавших рабочих склада и есть тот самый Тополь, который уже в который раз переиграл их группу. Ведь и Фриц Раунбах, в конце концов, думал именно так, направляясь в этот маленький городок. А значит, их поездка имела хоть маленький, но положительный результат. А потери…

На войне как на войне. Сказано давно и никем пока не опровергнуто.

Фриц съежился на заднем сиденье, с безразличием озирая темные пригороды Берлина. Сейчас от него ничего не зависело. Эти двое, на переднем сиденье, Йоханссен и Тополь, давно все решили за него. Конечно, он сделал первый шаг сам. Кто, как не он, открыто сказал этому чертову шведу, что желает оставить Третий Рейх, желает инсценировать собственную гибель и вместе с Еленой и ребенком смыться в Швецию.

Это как душу дьяволу продать — твои желания исполнятся, но как исполнятся! И сейчас Фрица, словно неодушевленный предмет, везли в Берлин. Он старался не размышлять ни о чем серьезном. Эти двое, на переднем сиденье, могли читать его мысли, как открытую книгу. Раунбах давно знал цену Тополю, он не зря гонялся за ним годами. Но сидевший рядом с ним швед, Фриц мог заложить собственную голову, не уступал чеху ни в чем.

Сейчас они объединились, чтобы убить Густава Кроткого. Пусть. В присутствии доктора алхимии Раунбах всегда ощущал какой-то животный страх. Страх почти мистический, ибо Густав Фрицу доверял и никогда не старался запугать. Фриц боялся не намерений Кроткого, он боялся той силы, что в нем пряталась.

Эти двое, на переднем сидении, Фрицу не доверяли. Они согласились оставить ему жизнь — как капитулировавшему врагу — при условии, что он проведет их в убежище алхимика. Швед, как оказалось, прекрасно говорящий по-немецки, так и сказал:

— Попытаешься уклониться, даже в мыслях, — убьем без предупреждения. Ты имеешь представление не более чем о трети наших возможностей.

Сказал, и с безразличием отвернулся. Да и зачем ему на Фрица смотреть, если он его мысли способен прочесть за десятки километров. Если потребуется, он в мозги Фрицу любую мысль засунет. И Фриц ее исполнит, с радостью и прилежанием. Но этого швед не делал. Тополь же вообще Раунбаха не замечал, как будто в машине не он присутствовал, а, скажем, щетка для чистки обуви валялась на заднем сиденье.

Чех говорил с Набаевым на его родном языке и вечно насупленный болгарин прямо расцветал. Чех поздоровался с Еленой на польском языке, и женщина смущенно, но с удовольствием ему ответила. С Мирчей Тополь говорил по-русски. И только к Йоханнссену он не обратился ни разу. Для общения им не требовались слова.

Когда группа Раунбаха выезжала на задания, заставы и проверки документов они проходили с помощью гипнотизеров. Сейчас за рулем был Тополь, и их машину просто никто не замечал. Они и получили ее совершенно непонятным путем: в условленное время на шоссе остановилась машина, роскошный мерседес, вышедший из машины эсэсовец раскрыл дверцу перед Еленой и отдал честь Тополю. Они сели и поехали, оставив эсэсовца на дороге.

Но эти двое, превосходящие все, о чем имел представление Раунбах, презиравшие его, подчинившие его своей воле; эти двое не вызывали у Фрица чувства животного страха. Лучше они, чем Густав Кроткий. Лучше жизнь в Швеции с Еленой и ребенком, его ребенком, чем служение обреченному Третьему Рейху.

Машина затормозила возле одного из многоэтажных домов. Тополь впервые заговорил по-немецки:

— Госпожа Елена, Мирча, Христо — идите за мной. Переночуете у одной тихой старушки. Утром мы заедем за вами. На всякий случай возьмите все же паспорта. Фриц, они у тебя?

Раунбах кивнул и полез в карманы плаща. Странным образом обращение к нему Тополя, да еще на немецком языке, его успокоило. Отдавая паспорт Елене, он нежно сжал ее руку, и женщина тихо успокоила его: