Иван Афанасьев - Герцог и колдунья

— Кто будет докладывать? — голос мой прозвучал хрипло и угрюмо во внезапно наступившей тишине.

Вперед выдвинулся старик Лаксис, исполнявший обязанности церемониймейстера. Форменный камзол топорщился на нем, словно был снят с чужого плеча.

— Его Высочество навеки покинул нас, — прокаркал он, склонив непокрытую голову с остатками былой шевелюры.

Вновь воцарилось беззвучие, во время которого я быстро прощупал содержимое тех голов, которые не умели защищать свои мысли. А мысли эти были хоть и трусливые, но отчаянно трусливые: вот-вот меня назовут незаконным претендентом на титул. Посему я не стал тянуть паузу, а коротко сказал:

— Потеря наша невосполнима. Завтра Великий герцог будет предан погребальному огню со всеми положенными ему почестями. Позже мы разберемся, кто допустил его гибель. Однако, как я вижу, вы знаете далеко не всё. Подлое убийство моего отца лишь часть чудовищного плана по захвату герцогства. Король Сумур, снедаемый честолюбием и ненавистью, выдвинул войска к нашим границам. Они в четырех переходах от Хачора. С этой минуты все указы и прочие распоряжения Сумура объявляются незаконными. Любой подданный, поступающий вопреки моим приказам, будет без промедления подвергнут казни. Завтра с утра двумя колоннами мы выдвигаемся навстречу захватчикам. Регулярное войско поведу я, ополчение — принцесса Белуанта.

— Как? Пропавшая нашлась? — робко спросил Лаксис.

— Она никуда не исчезала, — резко ответил я. — Это была уловка для королевских шпионов. Ведь покушение готовилось и на неё. А теперь заканчиваем все разговоры. Времени у нас в обрез. Слушайте все, кого это касается. Немедленно разослать гонцов ко всем границам. Все сторожевые заставы с востока и юга снять и направить в Госку. Те же гонцы объявляют о сборе ополчения в каждом нашем селении.

Приказы мои были лаконичны и понятны каждому. Кроме того сработал эффект внезапности, ибо никто из присутствующих еще не знал о вторжении Сумура (никакого предательства среди придворных, по всей видимости, не было: ложные слухи о нём лишь способствовали укреплению дисциплины).

Прежде чем выразить соболезнование вдове, я сменил свой дорожный костюм на чистую и скромную одежду. Вероятно, следовало влететь к ней прямо с дороги, в пыли, ошметках грязи, насквозь пропитанному потом. Но с герцогиней у нас сложились вполне доверительные отношения, конечно, не такие, как с её покойным супругом, но она, по крайней мере, знала о его полном доверии ко мне. В какой-то степени она была мне больше матерью, чем объявивший меня сыном покойный герцог.

Вдова, как и полагалось, была в красном — местном цвете траура и скорби. Я молча обнял её, и так же молча она повела меня во внутренние покои покойного герцога.

Он совсем по-земному лежал на столе, скрестив на широкой груди руки,

привыкшие и к перу, и к мечу. Окладистая борода почти доставала до ладоней. Лицо абсолютно безмятежное. Одет герцог был по-домашнему: довольно поношенный синий камзол в паре с более темными брюками, заправленными в короткие сапожки с серебряными пряжками. Машинально, по привычке студента-старшекурсника мединститута, я взял покойного за запястье. Конечно, оно было холодным и безжизненным.

— Как это случилось? — глухо спросил я, не оборачиваясь.

— Никто не знает, — удивительно спокойно ответила герцогиня. — Мой супруг зачастую засиживался до рассвета и в таких случаях пропускал первый завтрак. Так было и накануне, что вполне объяснялось бегством нашей племянницы и той суетой, что возникла после этого. Короче, я зашла к нему почти в полдень. Он сидел в своем рабочем кресле. На столе не было ни клочка бумаги, чернильница закрыта. Мне поначалу показалось, что он просто уснул, и я осторожно прикоснулась к его плечу. Его Высочество покачнулся и непременно упал бы, если бы не высокие подлокотники.

— А что сказали гроссведуны?

— Утверждают, что никакого колдовства не обнаружили, а смерть наступила от естественных причин…

Я еще раз очень внимательно взглянул на тело. Да, никаких магических меток. Но точно так, не оставляя следов, работал в оккупированной Европе и мой товарищ Павел Недрагов. Мысленным посылом останавливал сердце у своей жертвы. Но здесь о таком и слыхом не слыхивали. Иная культура, иные обстоятельства. Мог ли герцог умереть без посторонней помощи? Всякое бывает. Помню нашего профессора по терапии, Боркова. Пациентка, которую он лечил, внезапно умерла, и даже на вскрытии не смогли установить причины. Некурящий Борков стрельнул у кого-то папиросу, но руки его тряслись так, что сам он не смог зажечь спичку. Хотя теперь, когда я столькому научился, а еще с большим соприкоснулся, не поручусь, что в том случае с Борковым обошлось без магии. Тогда, в предвоенном Советском Союзе, такая версия не могла бы появиться на свет. Так называемый материализм по-ленински не позволял.