Иван Афанасьев - Герцог и колдунья

Я — воинствуюший атеист. В том смысле, что в последнее время постоянно с кем-нибудь воюю, а в Бога при том не верю. Несмотря на то, что периодически уповаю на Ишвару. Не потому, что признаю за Бога, скорее, за математический абсолют. Тем более, что сам я — избранник Демиургов, сотворивших все известные мне миры. Если я скажу, что Демиурги — бестелесные энергетические сущности, ничего не объясню ни себе, ни более мудрому, случайно подслушавшему эти мои мысли. Точно так же я не знаю, почему они избрали меня спасителем мира, и как именно необходимо его спасать. Даже Просветленные этого не знают. Мне известно только, что огромные части нашей Вселенной время от времени внезапно исчезают вместе с обитаемыми мирами, и я, якобы, способен с этим покончить.

Некоторое время назад меня мучила (нет, это неверное слово, но я не в силах подобрать более подходящее) эта неопределенность. Наверное, было отчасти правильно, что Просветленные заставляли меня делать что-то, подобно запрограммированному объекту. Хотя, вероятно, для окружающих и на Иоракау, и на Тегле и прочих мирах я выглядел очень волевым и, быть может, даже жестоким человеком. Да, я стал прямой или косвенной причиной гибели немалого количества живых разумных существ, в том числе — увы! — людей. Неправда, что этот печальный факт оставлял меня равнодушным. Напротив. По словам моего незабвенного наставника, профессора Мирицкого, даже в состоянии глубокого гипноза мирный человек никогда не пойдет на убийство, скорее, покончит с собой. Правда, Просветленным доступны методы куда более действенные, чем гипноз. Вообще, чем дольше длилось наше сотрудничество, тем чаще я приходил к выводу, что эта категория людей не прочь загребать жар чужими руками. Видимо, в силу этого я умолчал о важных открытиях, сделанных мною на Белведи. Хотя, допускаю, что это мои личные открытия, давно известные многим другим.

Надоело всё, не приведи Господь, хоть тебя и нет.

А, может, и есть.

В принципе, кто я таков, чтобы судить? Обыкновенный недоучившийся студент. Несостоявшийся врач. Пацан с орловских задворков. Свою судьбу я выбирал не сам. Так сложилось. Внезапный арест, как гром среди ясного неба (Боже, каким штампами мыслю! Но что поделать — не писатель). Угрозы и избиения, чудесное, но насильственное по сути спасение, когда Проводник выдернул меня из чекистских застенков. И опять я — марионетка. Во всех моих "командировках" — на Иоракау, Тегле, Землю и Белведь — повсюду за моей отчаянно храброй фигурой маячил опытный кукловод. Отчего, видимо, я и был такой отважный. И вот теперь я впервые свободен. Свободен и… уязвим.

Ни одна душа не ведает о том, где я нахожусь. Ни целый сонм Просветленных со своими полу-добровольными помощниками, ни даже Ведмедь, от которого у меня никогда не было тайн. А ведь именно с его подачи я очутился именно здесь.

Когда мой опекун Просветленный Алишер заявил: мол, отдыхай, где и как хочешь, мне показалось, что он прятал глаза. Да и я не был расположен к душевной беседе. А поплакаться в жилетку было просто необходимо. Слишком дорогой для меня оказалась потеря на Белведи Кэиты Рут — женщины, с которой нам не суждено было странствовать по жизни вместе. И я отправился туда, куда мне и хотелось, и было доступно — в мир Тегле, к ведуну-одиночке Ведмедю. И разговора-то у нас не получилось, больше молчали, прекрасно понимая друг друга. Тем не менее, ничего не выспрашивая, ведун дал мне бесценный совет: посетить Розгор. Признаться, в тот миг я невольно поёжился. Этот жуткий колдовской мир был мне отчасти знаком. Но и награда за смертельный риск была бесценна — Шестая Печать Розгора, дающая возможность мгновенного перемещения между мирами, как явленными, так и сокрытыми.

Себе-то я могу признаться: трусил отчаянно. Даже не тех кошмарных тварей, что поминутно пытались мной полакомиться, а неизвестности. Найду ли я Шестую Печать, и чем она мне ответит? Маленькая серая ящерка, гнездящаяся в скалах, всемогущая, но чуждая человеческому разуму.

Обошлось. Наверно, я ей чем-то приглянулся.

Прямо с Розгора я ринулся в этот мир, о существовании которого до сей поры не подозревал.

Лёжа в неглубокой канавке метрах в двухстах от тракта, я который час созерцал окрестности. Пышный куст шиповника, увешенный недозрелыми плодами, давал некоторую тень, согласно естественному движению которой медленно переползал и я. Одеянием мне служил нелепый балахон неопределенного цвета, более всего напоминающий монашескую рясу. Его я позаимствовал с чьей-то бельевой верёвки. За время моих двухнедельных скитаний по лесам Сегеды — так звался этот мир земной грозди — краденая обнова порядком обветшала, но залатать прорехи мне было решительно нечем. Из старых вещей я сохранил лишь белведскую рабочую куртку, в которую сейчас был завернут мой трофей. Не знаю точно, как он называется, но штука интересная.