Иван Афанасьев - Герцог и колдунья

В это время приговоренный достаточно бодро шагал по гулкому в такой час, длинному коридору, мимо горящих факелов, укрепленных в специальные держатели через каждые восемь шагов, мимо невозмутимых стражей, охранявших покой государя. Граф был в одном камзоле, ибо теплый плащ он оставил в поджидавшей его карете, и его немного познабливало от сквозняков, гуляющих по дворцу. Внезапно ярчайшая вспышка пронзила его череп от уха до уха, пол, стены и потолок поменялись местами, сплелись в невообразимый жгут, и Косма потерял сознание. Удивительно, но никто не заметил, как живой человек, из плоти и крови, самым загадочным образом исчез, не оставив после себя даже запаха.

Через четверть часа в дверь королевской опочивальни деликатно постучали. Услышав повелительное разрешение, офицер охраны виновато предстал перед Сумуром.

— Ваше Величество, прошу покарать меня, если что не так, но граф Косма до сих пор не покинул дворца.

— Тем лучше, — раздраженно ответил король. — Значит, он в своем кабинете. Там его и арестуйте.

Но и этот королевский приказ не был исполнен. Графа не нашли нигде. Тайные ходы, которыми некогда изобиловал дворец, давным-давно были замурованы. Оставалось предположить, что начальнику тайной канцелярии был известен какой-то сохранившийся.

Плохо, конечно, но маховик запущен, и ничем его уже не остановить.

Удалив от себя перепуганную стражу, король уединился в опочивальне, приказав ни в коем случае не тревожить его. В широкую чашу для послеобеденного омовения рук он налил почти до краев воды из большого тяжелого кувшина. Лезвием отточенного ножа провел по мясистому основанию у большого пальца левой ладони. Капли крови одна за другой упали в воду, образуя мутные водовороты. Не обращая внимания на ранку, Сумур низко склонился над чашей, стараясь разглядеть в ней что-то или кого-то. Внешность Великого герцога король представлял только по описаниям, тем не менее, не усомнился, что это он, когда из замутненной кровью воды стало всплывать человеческое лицо в обрамлении белокурых, слегка вьющихся волос и такой же бороды. Выждав еще мгновение, король с силой вонзил в изображение тот самый нож, которым нанес себе порез. Вода брызнула во все стороны.

— Ну, вот и всё, — холодным шепотом произнёс Сумур, отряхивая брызги с рукава. Какие бы чародеи не охраняли жизнь Великого герцога, против этого, неизвестного на Согури заклятия они были бессильны.

А в это время за непроницаемыми стенами Магического Куба вновь собрались члены Семерицы, на этот раз в отсутствие самого младшего своего товарища — Таргана. Оставалось всего несколько часов до рассвета, но не похоже было, чтобы кого-то из гроссведунов клонило в сон.

Шедуан обвел привычно рассевшихся перед ним колдунов долгим бесстрастным взглядом. На этот раз молчание затянулось и не превратилось в мозаику мыслей. Кое-кто даже невольно поежился. Паузу прервал длиннобородый Вентир, едва ли не самый старый из присутствовавших, хотя и не занимавших сколько-нибудь значимых постов в королевстве:

— Есть ли у него шансы, Шедуан?

Голос Вентира был шепеляв и невнятен, однако, вопрос прозвучал ясно. Королевский гроссведун ответил твердо, не колеблясь:

— К сожалению, нет. Наши предположения подтвердились: Сумур, действительно, превратился в Двойную Кошку. Причем, самую сильную из всех, о которых сохранилась память. Их поединок с Двойной Крысой выльется в величайшую катастрофу из всех, пережитых человечеством. Вряд ли выживут простые солдаты обоза, а не то, что люди из ближайшего окружения короля. Так что Таргану мы помочь не в силах, разве что немедленно отстраним его от участия в войне. Но тогда под вопросом сам поход за пределы Согури. Иначе говоря, тогда неминуема гибель королевства.

Слова Шедуана падали полновесными гирями, усиливая груз вины всех присутствующих гроссведунов. Они не ведали таких слов как "жертвенный агнец", но, тем не менее, ощущали свою неизбывную вину перед младшим товарищем, хотя сами определили его участь задолго до этого. Чувства некоторых из них выгорели годы назад, другие еще были способны не только на расчет, но и на человеческое сострадание. Немалую роль в этом сыграл сам Тарган, отстаивая право и обязанность Семерицы на соблюдение чести в отношении графа Космы. Вот почему старый Вентир никак не мог умолкнуть.

— Понимает ли наш юный собрат, на что идет? — спросил он, еще больше комкая слова. Вопрос был риторическим, хоть и неизбежным — как самооправдание.