Айзек Азимов: Второе Установление

давней репутацией площадки для аристократических игр, был предпочтительнее со стратегической

стороны.

Но и на вечно веселом, донельзя благополучном Калгане, он не нашел покоя.

Они боялись его, подчинялись ему и, возможно, даже уважали его – с достаточного

расстояния. Но кто мог смотреть на него без презрения? Только те, кого он обратил. А какую цену

имела их искусственная верность? Ей недоставало искренности. Он мог принять титулы, ввести

ритуал и изобрести всяческие ухищрения, но даже это ничего бы не изменило. Лучше – или, по

крайней мере, не хуже – быть просто Первым Гражданином – и скрывать от всех самого себя.

В нем со внезапной, брутальной силой поднялась волна протеста. Ни одна часть Галактики не

смеет отрицать его. Пять лет он молчал, окопавшись здесь, на Калгане, из-за постоянной, туманной,

космически мучительной угрозы невидимого, неслышимого, неизвестного Второго Установления.

Ему было уже тридцать два. Это не старость – но он ощущал себя старым. Его тело было физически

слабым, какими бы мутировавшими ментальными силами оно ни обладало.

Каждая звезда! Любая из доступных его взору звезд – и недоступных тоже. Они все должны

принадлежать ему!

Отомстить всем. Человечеству, частью которого он не являлся, Галактике, которой он не

подходил.

Замигал холодный, предупреждающий свет над головой. Мул мог проследить, как

приближается человек, вошедший во дворец, и, одновременно, словно его мутировавшие чувства

были усилены и обострены одиночеством сумерек, он уловил, как наплыв эмоционального довольства

коснулся волокон его мозга.

Он распознал личность человека без труда. Это был Притчер.

Капитан Притчер с бывшего Установления. Капитан Притчер, которого игнорировали и

упустили из виду бюрократы этого разложившегося правительства. Капитан Притчер, чью работу

ничтожного шпиона он за ненадобностью ликвидировал и вытащил его из этой мерзости. Капитан

Притчер, которого он сделал сначала полковником, а затем генералом; чье поле действий он

расширил до пределов Галактики.

В нынешнем, абсолютно лояльном генерале Притчере, ничего не оставалось от прежнего

мятежника. Но таковым он стал не из-за приобретенных благ, не из благодарности, не в знак честной

отплаты – а только благодаря хитроумию Обращения.

Мул ощущал этот сильный и неизменный поверхностный слой лояльности и любви,

окутывавший каждый виток и нюанс эмоций Хэна Притчера, – слой, который он сам вложил в него

пять лет назад. Глубоко под ним скрывались первоначальные следы упрямого индивидуализма,

нетерпимости к власти, идеализма – но даже сам Мул еле улавливал теперь эти глубинные потоки.

Дверь позади него открылась, и он повернулся. Прозрачность стены истаяла, и пурпурный

свет заката сменился пылающе-белым сиянием атомной энергии.

Хэн Притчер занял указанное ему кресло. При личных аудиенциях у Мула не требовалось ни

поклонов, ни преклонения колен, ни употребления почетных званий. Мул был просто "Первым

Гражданином". К нему обращались "сударь". В его присутствии садились, и к нему при необходимости

можно было поворачиваться спиной.

Для Хэна Притчера все это свидетельствовало об уверенной и неоспоримой мощи этого

человека и вызывало самое теплое чувство.

Мул сказал:

– Ваш итоговый отчет вчера поступил ко мне. Я не могу отрицать, Притчер, что я несколько

разочарован.

Брови генерала сошлись вместе.

– Да, я понимаю вас. Но я не вижу, к каким бы еще заключениям я мог придти. Просто, сударь,

никакого Второго Установления не существует.

Мул, призадумавшись, медленно покачал головой, как делал уже не раз.

– Но есть свидетельство Эблинга Миса. Всегда остается свидетельство Эблинга Миса.

Это было уже знакомо. Притчер заявил без обиняков:

– Мис мог быть величайшим психологом Установления, но по сравнению с Хари Селдоном он

был просто ребенком. Во время изучения работ Селдона он находился под искусственной

стимуляцией – вашим собственным воздействием на его мозг. Вы могли подтолкнуть его слишком

далеко. Он мог ошибиться. Сударь, он обязан был ошибиться.

Мул вздохнул, его печальное лицо подалось вперед на тонком стебле шеи.

– Если бы он прожил хотя бы на минуту дольше! Он уже собирался сказать мне, где находится

Второе Установление. Он знал, говорю вам, он знал. Я не должен был отступать. Я не должен был