Михаил Харитонов - Успех (сборник)

— Да пожалуйста, хоть бархатом рытым… А «Монгольфье» — интересная штука, — протянул Остензон, снимая губами с «гвоздика» сыр. Подвигал челюстью, проглотил, дёрнув кадыком. — Восемь винтов, с моторами «Электрик Павер». Два огромных литиевых аккумулятора, подзаряжающиеся от атмосферного электричества, изобретение профессора Штирнера из Ганнегау, держится в секрете… Для страховки — спиртовые двигатели. С ними соединена установка по экстренному производству водорода из спирта и воды — на случай потери гелия из оболочки. Специальный патент Берлинской Электрической Лаборатории, собственность Германской Империи, не продаётся. Корпус из армированного алюминия. Грузоподъёмность…

— Погоди, погоди, — Крекшин был знаком с удивительной памятью своего друга, равно как и с его осведомлённостью в технических новинках, однако такая подробность изложения навела его на мысль, — армированный алюминий… А у тебя — патент на новый металл. За этим держишь?

Остензон улыбнулся.

— А ведь Урманцев-то тебе торговать патентом не даст, — заключил Крекшин. — Разве только представить ему дело в разрезе российских государственных интересов… но это ж как повернуть-то надо?

Урманцев, министр воздухоплавания Российской Империи, был человеком предрассудков — среди всего прочего, очень не любил во вверенной ему сфере частный произвол, и однажды даже выдвинул прожект, предполагающий отчуждение всех воздухоплавательных средств с последующею передачею таковых в полное ведение министерства. Прожект, разумеется, благополучно положили под сукно, а сам Урманцев едва не лишился места. При всём том был он честен, прям, и в своём деле разбирался как никто другой. В любом случае, решать с ним деловые вопросы было мукой мученической. К тому же, «русско-американскую акулу» Остензона Урманцев за что-то недолюбливал, и даже, по слухам, выражал в частном порядке мнение, что сердце у этой акулы, если оно вообще есть, целиком американское. Прослышавший про то Остензон, искренне считающий себя патриотом обоих отечеств, очень на эти слова обиделся.

К несчастью, министр имел полную возможность запретить торг патентом, если последний имеет важное воздухоплавательное значение.

— Чего тут думать, — Остензон покрутил в пальцах тяжёлую серебряную ложку. Немедленно появился половой, лихо щёлкнув каблуками, искательно заглянул в глаза важному гостю, но не прочёл там ничего для себя, и столь же стремительно исчез.

— Интерес очевиден. Россия получит доступ к дирижаблям «Монгольфье». Наши «Витязи» хороши, конечно, — в безветренную погоду да в жаркий день. А «Монгольфье» — это будущее. Не отстать бы от прогресса — вот и весь интерес. Этого, с государственной точки зрения, и должно быть достаточно. Или старик всё бредит военными маршами?

— Но ведь была же аэровойна, — Крекшин звякнул крышкой портсигара, достал длинную греческую пахитосу. — Одолжайся, пожалуйста, — протянул он серебряную коробочку другу.

Тот с удовольствием взял пахитосу, размял в пальцах.

— А молодые сейчас не говорят «одолжайся», — заметил он. — Вот уже и язык меняется. Стареем, брат. А прогресс мимо идёт. Как бы не отстать… Всем разумным людям ясно, что война между цивилизованными державами совершенно невозможно, тем более воздушная.

— Но ведь было же, — Крекшин подвинулся чуть ближе к собеседнику, — было… У меня дед с немецкого фронта в четырнадцатом году без ноги пришёл. И кашлял всё время вот этак… газов. А, между прочим, бомбы с «Цепеллинов» ихних очень даже сбрасывали.

— За что и поплатились, — Остензон нервно дёрнул уголком рта, что было верным признаком подступающего раздражения. — Хотя я всё же понимаю немцев. Стамбульский мир был унизительным. Но всё же — война была похабная, но короткая. Четыре месяца всего. А раньше по сто лет воевали.

— Так что с того? Всё равно все государства военные аэростаты содержат. Известное ж дело, — огрызнулся Крекшин. — А против кого, спрашивается?

— Суеверие, дикость… — Лев Генрихович снова поморщился. — Есть такая вещь, как военный бюджет. Как он наполняется свыше положенного, так они, понимаешь, новый дирижабль строить начинают. И ведь знают, что зенитная электропушка сбивает любой пузырь за одно попадание, а всё туда же…

Крекшин промолчал, потому что довод был отчасти справедливый.

— Кстати сказать, — Крекшин немедленно напрягся, зная, что за этим последует, — что вышло с английским делом?

Ипполит Мокиевич вздохнул, стараясь выглядеть натурально.