Михаил Харитонов - Успех (сборник)

И до того мне погано стало, что ёбнул я со всей дури мечом в камень этот вонючий, да так ёбнул, что проснулся.

Только когда сон уже кончался, на самом краешке, увидел я, как разваливается всё на куски, и а в воздухе появляется четвёртая дорога. И бежит по ней белый конь без седока…

А когда я совсем глаза протёр, то уже знал, что дальше делать надо.

Позвонил я своим ребятам, велел принести диктофончик и кассетку чистую. И водочки. Она, родимая, мне сейчас совсем не помешает.

Ну что, начальник, не надоело? Да всё уже. Самый хвостик остался.

В общем, так. Пистолет всегда при мне, так что посторонней помощи не потребуется. Теперь только всякие соображения на дорожку.

Значит, так. Были у нас три варианта, так сказать, развития событий. Какой выбрать — от меня зависело. Не будет меня — не будет и того, кто выбирает. А значит, случится всё сразу.

История у вас, дорогие товарищи, будет в эти годы исключительно мудацкая. Я так думаю, что там все варианты перемешаются. То есть все три наши исторические, блин, судьбы, вместе сложатся, и на три поделятся.

Вот будет каша! Уссаться можно.

Интересно, правда, кто у вас первым президентом России будет? Но уж точно не Хаз. И не Руцкой. Эти варианты уже отыгранные. Союз, наверное, развалится, но тоже как бы по-дурацки, не до конца. С этим вам ещё возиться надо будет… С Чечнёй, наверное, воевать вам всё же придётся, это никуда не денется… но Москву они вряд ли возьмут. Хотя, чую жопой, их в Москве будет много. Как — не знаю, но будет. Западники сюда тоже влезут с разными делами. Вы с ними поосторожнее. Интересно, башня Останкинская у вас сгорит? Если сгорит, не дёргайтесь особо, это привет от нас… В девяноста третьем, девяноста четвёртом и девяноста восьмом будут какие-то напряги. У нас они были во всех вариантах, но разные, так что какая из этого хуйня в результате слепится, без поллитры не разобраться.

Вроде всё сказал… Сейчас водочки хряпну. Без закуси. На том свете рукавом занюхаю.

Да, к чему это всё я. Слышь, начальник, вы все мне кой-чего должны. Так вот: найди лейтёху Коновалова, в вашем мире он тоже есть. И не будь жопой, сделай его, что-ли, майором. И дай ему квартиру нормальную. За заслуги перед Отечеством. Ему тоже жить надо.

Сделай, а? Не будь говном.

Ну, теперь можно и водочку. Хух! хорошо пошла.

Ну, ещё одну, последнюю. За здоровье.

Будьте здоровы, дорогие сограждане!

Отрывок из романа-трилогии иеромонаха Михаила (Шолохова) «Генеральная Линия»

Россия, 1929. Село Святоспасское (бывш. Олсуфьево)

…Молодой монах перегнулся через стол. Был он из сорокатысячников, принял постриг по церковному призыву, и откомандирован в село в целях разъяснения генеральной линии Вселенского Православия на местах. Местным он не был, никого в округе не знал, и староста крепко надеялся, что погостит-погостит залётный гость, да и уедет себе восвояси.

— Вот, понимаешь ты, — горячился монах, — когда лава идёт конная, да на пулемёты… Страшная вещь пулемёты эти. Как горох люди, как горох с коней сыплютси… И вот, понимаешь ты, Их Высокоблагородие, в мундире белом, парадном, на белом жеребце, да как взмахнёт шашкою, как закричит: «За Царя! За Веру! За Русь Святую! По красным выблядкам — а-арш!» Ну и такое тогда со мною сталося от этих его слов… Вроде как ужо и земли под собой не чуйствуешь, а небо вот оно рядышком… И не страшно… Многонько тогда наших туды ушло, на небо-то… Зато красных положили всех. А главного их, комиссара, пленили. Он, грят, один десятерых наших руками заломал, такая в ём силища была. И вот, связали его, привели к Их Высокоблагородию. А тот комиссар весь из себя огромный, понимаешь ли, в два роста обыкновенных человеческих, и весь шерстями зарос, страху-то… И воняет от него дюже… то ли псиною, понимаешь ли, то ли кровью гнилою, бес его разберёт…

Монах смутился скверного слова, плюнул через левое плечо, меленько перекрестил себе груди, и даже чуть осадил назад, но потом снова переломился через столешню, и с горячностью продолжал рассказ свой:

— И вот, понимаешь ты, его волокут, а он нейдёт. Так Их Высокоблагородие с коня спрыгнуло, подходит к самому этому чудищу, комиссару, и этак в глаза его смотрит. Так тот морду-то свою воротит, не выдерживает, понимаешь ты, взгляду Их Высокоблагородия… Так Их Высокоблагородие мундир-то белый на себе рвёт, и Крест Христовый, из себя золотой, в брулиантах, личный Матушки-Императрицы подарок, с грудей сымает, и комиссару тому в рыло его поганое суёт… Так тот на колени пал, завыл страшно, и, понимаешь ли, тут же прямо на месте издохнул…