Сергей Гунькин - Ночная бомбардировка Hью-Йорка

Домой я попал только ранним утром, подумать только, сколько всего случилось за какие-то полутора суток! Да у меня за всю жизнь ничего подобного не происходило. А жаль...

Шуму потом в мире было после этого! Все недоумевали - кто это мог сделать, кого только не обвиняли! Китайцев, северокорейцев, арабов, кубинцев, ливийских террористов, таинственных инопланетян, ну и на нашу державу тоже, разумеется, подозрение падало, хотя я уверен - официальные власти тут ни при чем. А евреи, те вообще вопили, что бомбардировка Нью-Йорка носила сугубо антисемитский акт: оказывается, на Брайтон Бич их народа больше всего пострадало. Клянусь, не знал! С ними всегда одни проблемы, сами виноваты, на фиг надо было русскими называться?! О том, что это сделал я, понятно, не шло и речи, никто, кроме домашних, даже не поинтересовался, где я пропадал две ночи и день, и это как раз в то время, когда Нью-Йорк бомбили. Никто. А домашним я просто сказал: "Отстаньте, не ваше дело, я уже давно взрослый", - они и отстали. Ясно теперь, что имел в виду товарищ Зимовец, когда на мой вопрос: "А почему я?", ответил полушутя: "А кто на тебя подумает?" И действительно, кто?! Товарищ Зимовец, он черт хитрый, все просчитал! Ему для операции нужен был человек, который умел бы хорошо управлять автомобилем. Я для этой цели подходил как нельзя лучше - и машину вожу классно и в то же время невоеннообязанный, к армии никакого касательства не имею. Тут и концы, как говорится, в воду. Учел также он и психологический фактор: жизнь моя была скучной и серой, я был озлобленный на всех неудачник и потому с готовностью согласился и сделал все с большим удовольствием. Товарищ Зимовец предвидел также, что отбомбив, я не захочу возвращаться. Похоже, что читая моя рукописи, он здорово изучил меня, раз так тонко все прочувствовал. Желание остаться в Нью-Йорке возникло у меня спонтанно, заранее я ничего не планировал, для меня самого оно было полной неожиданностью; товарищ Зимовец знал меня лучше, чем я сам себя. Вот почему в машине был предусмотрен тайный механизм, который сработал сразу после того, как я сбросил последнюю бомбу, тогда помимо моей воли машину на большой высоте и скорости понесло на запад, чуть южнее, и не помешай я случайно этому, горючее кончилось бы не над Волгой, а где-то над Марианской впадиной, посреди Тихого океана, откуда, конечно, я бы ни за что не выплыл... Как это ни грустно признать, но мной, желая замести получше следы, хотели пожертвовать. Случай спас мне жизнь - не врежь я тогда набалдашником по приборной доске, лежали бы сейчас мои косточки, обглоданные глубоководными крабами, на дне Тихого океана. От товарища Зимовца я всего ожидал, а вот генерал Щекин... я ему верил. Выходит, что напрасно, впрочем не в обиде; трудно, наверное, быть и честным, и генералом одновременно...

С тех пор прошел почти год, а я все живу этим, да и чем мне еще жить? В Воронеже все по-старому, и у меня все так же - сплошные будни и повседневная рутина, иногда что-то пишу, чаще нет. Кому это нужно? Сколько всего написал, а толку нет. Генерала Щекина и товарища Зимовца я больше не видел и вестей от них не получал - затаились, как видно; права и прочие документы мне так и не вернули - живу без прав и документов. Каждый раз, когда достаю почту из ящика, сердце начинает учащенно биться, трясу газеты, быть может... Я пытаюсь вытряхнуть из газет то, чего в них никогда не бывает - маленький клочок бумаги с военкомовской печатью. Я готов все повторить, готов опять лететь и бомбить в ночи далекий Нью-Йорк, ведь он уже успел отстроиться, и говорят, стал еще замечательней. А коль стратегическая надобность в этом уже отпала, я согласен на любой другой город. И если нет мне больше веры, пусть опять поставят тайный механизм, и пусть он меня выбросит в Марианскую впадину - я с радостью соглашусь и на это. Я на все согласен. Надеюсь, вы меня слышите, товарищ Зимовец?!