Сергей Гунькин - Ночная бомбардировка Hью-Йорка

Очень трогательный эпизод произошел почти что в самом конце: когда я бомбил Лексингтон авеню, где-то в районе сороковых улиц, музыка из радиоприемника, так радующая и поддерживающая меня на протяжении всей этой нелегкой ночи, вдруг неожиданно оборвалась. "Что за черт, плохо без музыки, а может волна ушла?" - подумал. Покрутил настройку - нет нигде этой станции, и тут до меня дошло: разбомбил я ее только что! Так это оказывается Нью-Йоркская радиостанция была! У меня даже слезы на глазах выступили. Какая стойкость, отвага, героизм! Я их город всю ночь бомбил, а они даже ни разу не перервались, для меня же, их злейшего врага, бодрящую музыку передавали! Не то, что наши паникеры: "В связи с обстрелом Останкино трансляцию вынуждены прекратить". Что за удивительный город такой, Нью-Йорк, сколько вон бомбил его, а ничего в нем так и не понял!

Грустно мне очень стало после этого. Может оттого, что все у меня, наконец, заработало, гравитатор легко отражал их новейшие секретные ракеты, и мне ничего уже не угрожало, беззащитный Нью-Йорк простирался подо мной только бомби. Но я был честный солдат и добивать умирающий город мне не очень нравилось. А скорее всего, дело было в том, что уже приближался тот миг, когда мне придется убраться домой - стрелка бомбометра понуро опустилась на ноль, на востоке занималась заря. Было как-то печально покидать Нью-Йорк, если честно, мне совсем не хотелось возвращаться после всего, что случилось, в опостылевший Воронеж. Из поднебесья казалось мне, что поверженный, полуразрушенный, но все еще прекрасный город Нью-Йорк, сулит мне нечто большее, чем могло ожидать меня в родном провинциальном Воронеже. Тут рядом море, вон, а в Воронеже кругом один чернозем, сразу грязь по колено, если вдруг дождичек. Нью-Йорк так и манил к себе, притягивал, будоражил воображение... Совсем расчувствовался, слезы в три ручья пустил, бомбил и плакал. "Никуда я отсюда не полечу, ни за что не вернусь в Воронеж, здесь останусь! - решил в отчаянье. - А там будь что будет!" Даже придумал план, невероятный и бредовый, как это можно сделать. "Вот только сброшу все бомбы, как обещал, - придумал, - а потом выдавлю ногами боковое стекло и в Гудзон спрыгну, а машина пусть на автопилоте одна, без меня возвращается. Может, и выплыву, а не выплыву, так не выплыву - горевать нечего - русская жизнь недорого стоит", - решил. Я даже умереть был готов, лишь бы в Воронеж не возвращаться. Зато если выплыву, как будет здорово! Заживу по-новому, при нынешнем переполохе эмиграционным властям не до меня будет, да и работу, наверное, легко найду, хотя бы по строительной части, пара лишних рук не помешает, кругом все разрушено. А лишь только язык освою, сразу напишу книгу - об этом или о чем-нибудь другом, в Нью-Йорке идей для писателя сколько угодно, и стану настоящим американским райтом, пусть тогда только попробуют - не напечатать! А в Воронеже, в Воронеже-то, что меня ждет?! Скука и уныние, там я вечный неудачник, денег нет, женский пол не любит и всегда обманывает, талант мой никому не нужен, когда говорю что писатель - все думают, что я либо слегка ненормальный, либо сильно задаюсь... Хоть ты тресни, но не верят у нас в Воронеже а доморощенные таланты! И даже если в Нью-Йорке неудача вновь постигнет меня, и не стану я никаким американским райтом, а буду последним нью-йоркским жителем или плевательницы у негров в баре вычищать, я все равно ни о чем не пожалею и встречу такой удар судьбы с достоинством... То будет даже не возмездие, а плата за грехи мои, да и как после того, что я сделал с Нью-Йорком, я смогу на него обижаться? Я вечный должник этого великого города и потому заранее все ему прощаю! А вот Воронежу простить не могу - я его не бомбил, и другого вреда никакого не причинял, а если и сделал что, то только хорошее.

Так я тогда подумал, однако этой смелой мечте моей не дано было осуществиться. Лишь только последняя бомба коснулась опаленной нью-йоркской земли, так зверь-машина, круто взяв вверх, стала быстро набирать высоту. Руля она больше не слушалась, а тормоза отказали - понятно, что диверсия, вот только кому это выгодно? Не успел я выпрыгнуть! Взлетев на ранее недоступную высоту в пятьдесят километров (опять прав был генерал Щекин!), чудо-машина на небывалой скорости понеслась на запад, но не совсем, а как всегда, взяла чуть южнее. Словно от восходящего солнца, зловещий ночной монстр, убегала! Понятно, что мне такой расклад не понравился, я запаниковал, со всей дури стал сучить кулаками по приборной доске, а когда это не помогло, в ярости оторвал чугунный набалдашник вместе с веревкой и стал бить им. После нескольких размашистых ударов машина, как мне показалось, одумалась, неуклюже вздрогнув, притормозила и развернулась в противоположную сторону. Но руль и тормоза все равно не заработали, так мимо Нью-Йорка и просквозила, сколько я ее не дубасил. Только и всего, что успел мельком увидеть любимый город, и все - мечта умерла! Правда впереди был еще Париж, ведь теперь я летел на восток, чуть северней, хотел сойти в Париже, но куда там, сколько не бил я набалдашником, зверь-машина так раскочегарилась, что проперла меня мимо всякого Парижа аж до самого Саратова, где и упала неподалеку в Волгу вечером, по причине полной выработки горючего. Мне еще повезло, что жив остался. При падении чудо-техники меня выбросило из кабины через лобовое стекло в воду, пока доплыл до берега, чуть не околел. Выбрался я из Волги озябший и злой, чертыхаясь, выжал одежду, вытряхнул из башмаков и ушей холодную волжскую воду и трусцой, чтобы хоть немного согреться, засеменил на трассу, ловить попутку в сторону Воронежа...