Леонид Платов: Искатель. 1972. Выпуск №6

— Поезд твой где горел? — спросил я.

— Под станцией Коноша! — торопливо ответил Гальченко. — В третий вагон от нашего ка-ак ахнет бомба!

— А сколько тебе лет, говоришь?

— Восемнадцать, — сказал он и неожиданно запнулся, покраснел.

«Поезд-то, возможно, и горел, — подумал я, — но паспорта скорее всего не существует в природе». Гальченко стеснялся своего возраста. А покраснел потому, что не привык еще врать, пусть даже с самыми благородными намерениями.

Мне это понравилось в нем. То есть именно то, что он покраснел. И все же скрепя сердце пришлось подтвердить свою резолюцию.

Но он не унялся. Лишь «отступил на заранее подготовленные позиции» — встал напротив здания штаба на противоположном тротуаре.

Как-то в разгар суматошного рабочего дня я вышел из-за стола, чтобы немного поразмяться. Сделал два или три вдоха-выдоха перед открытой форточкой и вдруг заметил этого упрямца из Ромен. Глубоко засунув руки в карманы, он подскакивал и переминался с ноги на ногу на своем посту. Доски тротуара прогибались, пружиня под ним. Если не ошибаюсь, моросил дождь. И вообразите: я невольно растрогался при виде этой тощенькой, узкоплечей, стоически мокнущей на тротуаре фигурки в каком-то поношенном, куцем, с короткими рукавами пальтеце!

Гляжу, земляк прославленного киноартиста, продолжая подпрыгивать, вытащил из кармана горбушку хлеба и начал ее задумчиво жевать. Эта горбушка, признаюсь, меня доконала.

«Как он питается? — подумал я о нем. — Мать при всем желании не может уделять ему много из своего скромного жалованья. На работу, между тем, упрямец не идет, видимо, надеется, что я переменю свое решение… А, ей-богу, я и переменю его! По крайней мере, мальчишка будет сыт, обут, одет. Опасно в Потаенной? Ну и что из того? А где не опасно? В прифронтовом тылу иной раз опаснее, чем в такой вот захолустной губе Потаенной. Воевать, судя по всему, он будет не хуже других. Тем более он любитель-коротковолновик, а на постах у нас не хватает радистов. Разумеется, это против правил — взять на службу без паспорта, только на основании справки из школы и удостоверения участника какой-то географической олимпиады, вдобавок неразборчиво напечатанного. Ну да была не была! Первый раз в жизни рискну нарушить правила!»

Я вызвал адъютанта.

— Пригласите ко мне вон того молодого человека с горбушкой, который топчется перед штабом на тротуаре!

Молодой человек с горбушкой явился.

— Значит, восемнадцать? — спросил я, не поднимая глаз над бумагами. — Хорошо! Я верю тебе. Отправляйся прямо в военкомат. Я туда сейчас позвоню.

Начальник связи флотилии, естественно, приказал штабным радистам проверить его знания и уменье. Результаты проверки оказались удовлетворительными.

И через несколько дней Гальченко пришел ко мне уже краснофлотцем, одетым по всей форме: в черной шинели, в черной шапке, с утопленной в мех красной звездочкой, туго-натуго подпоясанный — чтобы нельзя было засунуть двух пальцев за ремень, — а на ремне — медная бляха, надраенная до солнечного сияния. Он даже показался мне выше ростом. И тут я окончательно уверился в том, что поступил правильно.

Но больше всего радовал его знак на рукаве, удостоверяющий принадлежность их владельца к великому братству советских военных радистов. Помнится, новоиспеченный краснофлотец то и дело скашивал глаза на свой рукав, любуясь этими красивыми стрелами.

Я, как видите, сделал свое дело — положил в тысяча девятьсот двенадцатом Потаенную на карту, а в тысяча девятьсот сорок первом убедил начальство организовать там пост наблюдения и связи. В дальнейшем судьба Потаенной целиком зависела уже не от меня, а от шести связистов поста. Сейчас рассматривайте меня лишь как историографа, добросовестно повествующего об их необычной судьбе.

А теперь позвольте мне, так сказать, чуточку посторониться, чтобы выдвинуть Гальченко и пятерых его товарищей на передний план.

Старшина первой статьи Тимохин, командир отделения радистов, сам решил проверить Гальченко по пути в губу Потаенную.

— Посмотрим, посмотрим, какой ты любитель! — сказал Тимохин зловеще и подбородком указал ему на табуретку напротив.

Очень ясно представляю себе эту сцену. Обоих радистов разделяет длинный обеденный стол. Дело происходит в кубрике, команда «Сибирякова» только что отужинала. Некоторые матросы уже разбрелись по койкам, другие собрались последовать этому примеру, но в предвкушении интересного зрелища снова уселись за стол.