Майкл Муркок: Черный коридор

— Умолкни, наконец!

Джон Райн с огорчением произнес:

— Я так хотел помочь тебе, но состояние все ухудшалось. Мы думали, что сможем убрать напряжение успокоительными таблетками, и старались не раздражать, во всем соглашаясь с тобой. Почему ты решил избавиться от меня?

— Избавиться? С чего ты взял?

— Но ты же вернул меня в анабиоз. — Ох, братец, ну и насмешил, — развеселился Райн. Его смех поддержало нервное хихиканье Иды и Фелисити Генри. Отсмеявшись, Фелисити внесла и свою лепту в общее осуждение:

— В то самое время, когда ты больше всего нуждался в поддержке, ты постарался избавиться от всех своих друзей. Даже вытянул на свет божий эту выдумку о пришельцах! Лишь бы утвердить свою непогрешимость! — Она отступила в сторону, ласково обняв за плечи беременную сестру.

— Немедленно все убирайтесь!

— Это тебе не поможет, Райн, — раздался голос Джеймса Генри. — Хоть ты, казалось, и избавился от нас, поместив всех в контейнерный зал, мы до сих пор можем беседовать с тобой. А когда проснемся, разговор будет особый.

В ответ на эту реплику снова прозвучал ненатуральный смех Райна.

Александр и Руперт тут же потребовали, чтобы отец объяснил им, над чем он смеется. Услышав детские голоса, Райн оборвал смех и велел им уйти.

— Здесь взрослый разговор, ребятки. Вам не стоит вмешиваться в наши дела.

— Но мы же с вами, так что — хотим или нет — все равно участвуем во всем, — рассудительно заметил старший сын. — И мы не виноваты, что наш отец — просто выживший из ума старикашка. — Во время этой тирады младший сынишка смотрел ему в рот и одобрительно кивал.

— Мать настроила вас против меня, — огорченно сказал Райн, — а я так старался делать для вас все, что в моих силах.

— Так уж и все, дорогой? — ехидно спросила Джозефина.

— Да, все, что в моих силах, — повторил Райн. — На новой планете я смогу уделять больше внимания и тебе, и детям. А пока у меня очень много работы, и, чтобы выполнить все намеченное, я должен ограничивать себя во многом, быть очень осторожным.

Изабель Райн тут же вцепилась в последнее слово:

— Вот именно — «осторожным». — Она насмешливо подмигнула ему.

— Не влезай там, где тебя не просят, Изабель, — оборвал ее Райн и украдкой взглянул на Джанет.

Та буквально зашлась от хохота:

— Ну о чем тут молчать — все и так знают, что я спала с тобой. Хочешь знать почему? Да потому что боялась.

— А ты-то чего боялась?

Она угрюмо уставилась в пол, а потом тихо проговорила:

— Что ты заставишь меня уснуть навеки… Райна снова одолел смех, и он говорит издевательским тоном:

— Посмотрите только на это скопище болванов! У вас — всех вместе! — не хватило сообразительности справиться со мной, хотя вы очень хотели от меня избавиться. Тупицы, вы забыли, что по уму я выше вас на голову. Я все сделал так, как решил сам. И во всех делах превзошел вас!

— Только не меня, — раздался голос Трейси Мастерсон.

Раздался душераздирающий вопль Райна.

Прошло некоторое время, и Райн почти полностью оправился. Исчезли галлюцинации, но вот с кошмарами несколько сложнее: они все еще посещали его сны, но не так уж часто. Его распорядок дня остался прежним: сон, еда, работа в главном отсеке, посещение контейнерного зала, совещания в кают-компании с несуществующими оппонентами, отдых…

Везде все на своих местах, кругом идеальный порядок.

Сейчас Райн расположился в кресле капитана, за большим полукруглым пультом управления. Мягко светившуюся гладь экрана не нарушал ни единый всплеск. Включив кнопку записи, он принялся читать стандартный рапорт, предназначенный для отправки на Землю. Его голос был под стать экрану: тоже ровный, без единого всплеска эмоций.

« Тысяча четыреста девяностый день полета. Борт „Надежды Демпси“. Курс — Мюнхен 15040. Скорость — девять десятых „С“. Все системы функционируют без отклонений от расчетных параметров. Показания в норме.

Командир корабля Райн.

Конец связи ».

Выдвинув ящик стола, Райн достал из него бортовой журнал в красной обложке. В нем заполнена только одна страница. Проставив дату, он провел под ней красную черту и записал только что отправленное сообщение. Расписавшись под ним, Райн отчеркнул написанное красной линией и приступил к неофициальной части своих заметок:

«Самое лучшее событие для меня — это отсутствие событий. Поэтому считаю, что день прошел благополучно. Чувствую себя довольно гадко, но поскольку накануне было еще хуже, уверен, что дело идет на поправку. Очень страдаю от одиночества. Мне остро не хватает собеседника, поэтому хочется разбудить кого-нибудь. Однако это неразумно, поэтому ограничиваюсь беседой со своим несколько необычным дневником. Когда немного окрепну, увеличу физическую нагрузку и вновь вернусь к изучению какой-нибудь полезной для будущего переселенца отрасли знаний.