Владимир Гусев - Укус технокрысы

- Ты... жив? - задаю я вопрос из тех, на которые невозможно ответить отрицательно.

- В некотором смысле - да. Так же, как лишь в некотором смысле жив и ты.

- Как ты сюда попал?

- Ты забыл запереть входную дверь. Поговорим?

- Ты... знал, на что шел?

- Знал. На великий грех: убийство человека. К тому же я осквернил крест, спрятав в нем оружие. Долго мне эти грехи избывать придется, очень долго. Никому не пожелал бы... Но другого способа я не нашел. Искал, но не нашел, понимаешь?!

- Почему на тебя не подействовало это... ну, поле, что ли...

- Потому что я верю в другого Бога. А истовая вера - я говорю истовая, а не истинная - защищает от подобных напастей лучше, чем парик с электропроводящей подкладкой.

- Ты знал про парик?

- Тогда - нет. Но я знал другое: всякое слово, произнесенное у подножия трона, звучит как приказ, непреложнее, чем категорический императив, хотя последнее теоретически и невозможно. И я не ошибся. Нейрокомпьютер и шлем, я вижу, у тебя?

- Да. Только что делать с ними - не знаю.

- Что делать, что делать... Знаешь ты прекрасно, что нужно делать! серчает вдруг падре. - И уже делаешь!

- Да, но... Я не уверен, что там, в "тонком" мире, там, где чисто и светло, найдется для меня место.

- Что внизу, то и наверху. Там у них тоже хватает... особенностей...

- Я немощен и стар. И, должно быть, грешен...

- Не прикидывайся. Софьиванна тебя старым не считает. А что касается грехов, тут ты прав. Мало кто может похвастаться таким набором.

- Что ты имеешь в виду? - огорчаюсь я.

Кажется, моя попытка получить индульгенцию провалилась.

- Ты карьерист и бабник. Первого в мире артегома ты убил исключительно ради собственной карьеры. Кресло директора ГУКСа тебе пообещали. И отпуска в Сочи не хотелось лишаться.

Я чувствую, как лицо мое медленно вытягивается. Видимо, от Мефодия невозможно ничего скрыть. Да и падре ли это? Может, просто моя больная совесть?

- Зато я спас мир от "Тригона".

- Себя ты спасал тогда, а не мир. Опять-таки - свое мягкое директорское кресло оберегал. Точнее, свой зад в этом кресле. А еще с Элли надеялся переспать. Чтобы наверстать упущенное при первой с нею встрече.

- Еще я очень люблю своих детей... и внуков... - отступаю я на последние рубежи.

- Себя ты любил всегда, только себя. А детей и внуков - лишь в той мере, в какой они приносили тебе радость. А еще - как их собственник. Когда Виктор, сын, бросил аспирантуру - ты ведь его возненавидел, правда? Хоть на минуточку, а возненавидел. Вот и вся цена твоей любви. Кроме того, ты начинающий алкоголик.

- Неправда! Безопасную дозу, которая не только не вредит, а наоборот, способствует здоровью...

- Никаких безопасных доз не существует. Каждый пьющий человек неизбежно становится алкоголиком. Только одни успевают до этого умереть, а другие нет.

Взгляд Мефодия пронизывает меня до самых глубин, и волна неприятного холодка поднимается от паха к солнечному сплетению и выше по позвоночнику.

- Значат, я недостоин! - облегченно вздыхаю я.

- Не радуйся. Только тебе и по силам взять на душу еще один грех. Григорий Черенков, например, хоть и видел все, и понимал в какой-то степени, что происходит - а не сдюжил, не выстоял. И Кирилл Карпович, управделами наш, пусть он и сильный мужик, а - не сможет. Не посмеет согрешить. Но - кому-то надо...

- Гриша, а почему ты тогда не убежал? Даже не попытался? В суматохе это вполне можно было сделать.

- Не переводи разговор на другое. Ты прекрасно знаешь, почему. Так ты берешься за это дело?

- Я не хочу!

- Ты должен. Как бы тебе объяснить... А, вот. По терминологии Гриши, не имеющей, конечно, ничего общего с истинным положением дел, но и не слишком противоречащей ему - сознание Пеночкина успело раствориться в сознании тысяч артегомов, ушло в их эгрегор. А поскольку сеть "чебурашек" теперь подключена к другим компьютерным сетям, Петр Пеночкин вот-вот начнет контролировать и их тоже. То есть по сути - всю земную цивилизацию. И она из "информационной" превратится в гибридную, в химеру с человеческим туловищем и головой артегома. Оно и понятно, ведь в противном случае... как бы тебе объяснить... а, вот: иначе "тонкое тело" Петра Пеночкина очень быстро распалось бы. Он просто всеми силами цепляется за жизнь. Ту жизнь, в "тонком" мире жизнь, понимаешь?

Я тупо киваю головой, хотя давно уже ничего не понимаю. Та жизнь, эта жизнь... Ну и пусть бы Петя оставался богом артегомов, зачем ему компьютерные сети? Но, видать, земная логика в "тонком" мире не действует.