Владимир Гусев - Укус технокрысы

- А если не сработает? И как убедиться, что сработал?

- Когда сработает, тебе станет жарко. А контроль... Ага, вот. Славка выводит на дисплей бортового компьютера телепередачу. На экране появляется... Ну, конечно, "чебурашка".

- Очень кстати... - кривится Славка. - Теперь сосредоточь взгляд на бортовом компьютере и коснись дужек очков двумя руками. Только на секунду, не более.

Я делаю то, что он попросил, и вместо "чебурашки" на экране появляется какой-то сюр.

- Все, все! - машет руками Славка, отключая компьютер. - А то ты мне его сожжешь. Да и аккумуляторы беречь надо. Ну, разбежались? Свой старый пиджачок-то не забудь. Для постоянной носки этот тяжеловат, да и вернуть его нужно будет, иначе мне голову снимут. Самый секретный пиджачок в мире. Обидно будет, если в руки чужих разведок попадет.

Я натянуто улыбаюсь.

Меня, похоже, и отсюда, из "мерседеса", выставляют. Не так грубо, конечно, как из комнаты с кожаными стульями, но - выставляют. А мне теперь, в связи с изменившимися обстоятельствами, очень хочется знать ответы на два простеньких вопроса. И я обязательно задам их. Во избежание печальных последствий в будущем. Вот прямо сейчас возьму и задам.

Славка сидит за рулем, я - на переднем сиденье рядом. Схватив Славку за лацканы пиджака, я прижимаю его к спинке сиденья и кричу в испуганное лицо, в перекошенный от неожиданности рот:

- А когда я убью Пеночкина - вы меня в тюрьму упечете? Или пристрелите, при выходе из Останкино? Кто приказал привлечь меня к операции и подбросить "бумажный" пистолетик? Грибников? Отвечай, кто, иначе я сейчас слеплю книжечки, отщелкну лишнее и всажу обе пули тебе в живот!

- Тебе нужно чаще "тик-так" жевать, чтобы дыхание всегда было свежим, - советует мне быстро пришедший в себя Воробьев. - Мне трудно говорить. И так душно, а тут еще ты навалился... - жалуется он, и мои руки сами по себе опускаются.

- Настоял на твоем участии в операции я, - признается Славка. - В качестве "свободного охотника". Ты ведь бывший охотник на вирусов, верно? И неплохой охотник. "Тригон", например, против тебя не устоял. Пойми, мы сейчас цепляемся за любую возможность, за любую. У тебя есть один шанс из тысячи - мы используем и его. Что касается последствий... Подписан указ прокурора. Пеночкин объявлен особо опасным преступником, которого не нужно искать, но нужно обезвредить. Любой ценой. Награда - пять миллионов. Устроит?

- Да пошел ты...

- Я, конечно, пошел бы... в Останкино и сам, - оправдывается Славка. - Да только знаю, не сдюжу. Я до Пеночкина - даже не дойду. Слаб я, понимаешь? Слаб.

Да я, честно говоря, тоже удивляюсь, как это мой, хоть и работящий, но зам в директора выбился.

- Ладно. Пойду я... очередь занимать.

- Ни пуха!

- К черту!

Глава 23

"Вольвочку" приходится оставить почти в самом начале улицы Королева, среди множества других, почти в беспорядке и почти брошенных машин. У некоторых побиты стекла и вскрыты багажники. Кажется, на жулье-ворье новая религия не действует. Как, впрочем, и никакая другая.

Прежде чем бросить прощальный взгляд на старушку, я включаю противоугонное устройство и тщательно запираю дверцы. Словно через час-другой собираюсь сюда вернуться.

Ну, а вдруг?

Как ни странно, некоторые кафе и забегаловки еще работают. В ближайшей из них я выпиваю двойную половинку скверно приготовленного кофе и, выйдя на улицу, выкуриваю сигарету.

Как перед казнью.

Чем ближе я подхожу к телецентру, тем больше обгоняю людей. В основном молодежь, некоторые мамы - с детьми. Но попадаются и старушки с узелками. На углу стоит передвижная телестудия. Только она не ведет передачу, а наоборот, принимает ее: на крыше автобуса установлены четыре огромных концерт-дисплея. На каждом из них - забавный "чебурашка". Я немедленно начинаю искать что-то - кошелек, должно быть - на замусоренной мостовой. Но множество молоденьких солдат, собравшихся вокруг автобуса телестудии, не отрывают глаз от экранов. Их жесты угловаты и нервны, глаза лихорадочно блестят. Словно они все опиума накурились.

Стоп. Почему - опиума? Откуда сравнение?

Ах да, бессмертное: религия - это опиум для народа.

Уж эта-то, насчет "общего бога" - несомненно. Какими они прозорливыми были, классики марксизма...

- И создал Петр артегомов. И увидел Петр, что это хорошо... доносится до меня из динамиков дикторской текст.

- Слава Петру-создателю! - надрывается еще мальчишеский ломкий голос.

- Слава, слава, слава! - отзывается собравшаяся вокруг агитавтобуса толпа.