Они были живучи, эти старики, нечеловечески живучи. Это и отличало их от тех ординарных нацистов и нацистиков, которые - с теми или иными церемониями, или вовсе без таковых - уже отправились в свой персональный ад. "Существуют только два народа - мы, и народ Амалека: остальные - трава, которая утром растёт, а вечером её бросают в огонь" - Цойфман попытался вспомнить источник цитаты, но не смог этого сделать. От царя Амалека произошли все антисемиты. Гитлер, безусловно, был из народа Амалека. Гитлер существовал на самом деле. Значит, и всё остальное тоже было на самом деле. Этот паралогизм вдруг показался профессору исполненным какого-то глубинного смысла.
Он успел ещё подумать о том, что Аша, кажется, всё-таки намерена обзавестись ребёнком; что аспиранты сейчас стали, пожалуй, более разносторонни, но менее внимательны, и одно не извиняет другого; что "Западный край" Ледантека - плохая, вторичная книга; что кондиционер - не менее сомнительное изобретение, нежели компьютер; что интеллектуализм как жизненная позиция несостоятелен. Потом его окликнули.
Он оглянулся, и успел заметить край светлой рубашки, и клетчатый платок, который стремительно приближался к его лицу. Через мгновение он охнул и сел в пыль, глупо улыбаясь.
- Пойдём, - услышал он как сквозь сон. Чья-то рука взяла его за воротник, а потом он шёл, не зная куда. Мыслей не было. Не было ничего.
Когда он пришёл в себя, во рту было кисло.
- Сейчас будет хорошо, - господин Йорг Визель стоял над ним, держа в руках закупоренную скляночку. - Сглотните раз, другой, и всё пройдёт.
Профессор машинально сглотнул слюну. Через несколько секунд зрение сфокусировалось, но в голове царил хаос.
- Я не помню, как я попал сюда. И что тут делал, - сказал Иосиф, пытаясь собрать рассыпающиеся мысли.
- Мы немного поговорили. Вы рассказали о себе, а я - о себе, - любезно улыбнулся господин Визель. - Попробуйте это, - хозяин протянул гостю высокий бокал. - Shorle. Вино с газовой водой. Очень освежает в жару.
Профессор Цойфман полулежал в глубоком кресле с повязкой на лбу. В затылке пекло. На рубашке остались следы пыли. Он взял бокал и чуть-чуть отхлебнул, не почувствовав вкуса напитка.
- Sonnenbrand... зной... здешнее солнце очень коварно, - наставительно произносил господин Визель, - кажется, что всё в порядке, а потом... как это будет по-английски... Обморок. Да, обморок.
- Я живу в Эрец Исраель, - Иосиф нашёл в себе силы возразить словоохотливому собеседнику. - Там жарко. Со мной не было обморока.
- Я этого и не говорил, - охотно согласился хозяин. - У вас, кстати, больные сосуды. Попробуйте вот это, - хозяин кабинета одним движением извлёк откуда-то из недр заваленного диковинами письменного стола крохотную скляночку с красной каплей на дне. - Сейчас всё пройдёт. Позвольте, - он открыл пробку и протянул флакончик гостю.
Профессор вдохнул, и почувствовал себя несколько лучше.
- Это... это был наркотик? - наконец, сформулировал Иосиф.
- Не совсем. Мы называем это Mahtmittel, "принуждающее средство". Достаточно вдохнуть один раз. Человек делает то, что ему велят. В частности, говорит правду... К сожалению, очень дорогое снадобье. Оно делается из корня истинной мандрагоры... - он испытующе глянул в лицо профессора. - Так о чём мы беседовали?
- Не помню, - пробормотал Иосиф. Мысли путались, мешая друг другу.
- Ну, давайте тогда я... Вы - Иосиф Цойфман, историк. "Историк современности", как вы себя отрекомендовали.
- Не помню, чтобы я представлялся... - поморщился профессор.
- Неудивительно, средство довольно сильное... Пройдёт, пройдёт. Вы пейте, пейте. Не бойтесь, это просто вино и газировка. Простите, что я был вынужден подвергнуть вас этому... этому маленькому дознанию. В конце концов, - усмехнулся он, - у меня есть все основания опасаться некоторых израильских организаций. Я вхожу в список Симона Визенталя. Который, - он опять усмехнулся, - существенно укоротил жизнь многим моим друзьям. Франц говорил мне...
- Кто? - в голове у Иосифа несколько посветлело.
- Франц Стангль, комендант Треблинки. Его, кажется, взяли в Бразилии. Так вот, он говорил мне...
Иосиф слегка застонал и покрутил головой.
- Да, простите, я отвлёкся. Итак. Вы - историк современности. Всю жизнь занимались второй мировой войной и связанными с ней вопросами. С особенным вниманием к теме Холокоста. Насколько я понял, это связано ещё с личными переживаниями. У вас в роду есть погибшие... разумеется, я соболезную...
- Вся семья матери, - механически сказал Иосиф. Он постепенно возвращался в норму, но головокружение всё не проходило.
Читать дальше