Алексей Ефимов - Последние ворота Тьмы

Охэйо засмеялся.

— Я, наверное, действительно с ума сошел. Взорвать ТАК изменитель Реальности…

— Но ведь даже представить невозможно, что тогда будет!

Охэйо посмотрел на него. Он вовсе не был спокоен — но не напуган, совсем нет. В его глазах мерцало странное веселье.

— Нет, почему же, представить можно. Эта Реальность рассыплется, словно стекло, и возникнет новая — только вот её-то мы и не сможем ни понять, ни представить. И Мроо, как я надеюсь, тоже. А то, что они не в состоянии представить, они, конечно, не смогут и преодолеть.

— Ты хочешь… уничтожить ИХ мир?

— Да, хочу. Знаешь, когда я увидел, во что Мроо превращают людей — там, в Одиноком Городе — я дал себе клятву сражаться с ними до последней возможности — это она самая и есть. Сражаться до конца. Да я и жил всё это время ради возможности закрыть брешь между нашими мирами раз и навсегда, окончательно — когда такая возможность возникнет. Цена этого, правда, велика — но никто из людей не погибнет. Просто всё здесь станет совершенно другим. И потом, есть ли у нас выбор?

Против этого аргумента Лэйми нечего было возразить. Они могли — и даже должны были — так поступить. Но он чувствовал, что даже по отношению к Мроо ЭТО было слишком большой подлостью. Расы приходят и уходят, это естественно. Но уничтожить целое мироздание, прервав эту цепь наследования, разрушив то, что принадлежит, в сущности, лишь Богу…

— Такое преступление не сможет остаться безнаказанным, Аннит. Мроо последуют за нами — куда бы мы не ушли. Они могли бы оставить нас, наше мироздание в покое — но только не после ЭТОГО.

— Они без всякой причины напали на нас, чтобы нас уничтожить — по делам и плата. И мы уйдем в Хару, у которой очень могучие Хранители. Мроо не смогут — даже если захотят — последовать за нами.

— Ты хочешь развязать войну между Мроо и Тэйариин? Ты в своем уме? Ты…

— Хватит! — глаза Охэйо зло сузились. — Мы делаем только то, что должны. Ничего больше. Пошли.

Едва они вернулись в реальный мир, Охэйо снова выстрелил — на сей раз Лэйми наблюдал за ним в странном, обреченном оцепенении. Он знал, что даже ЭТО не сможет уничтожить Мроо — никто не знал, сколько мирозданий они населяли — но остановит их, может быть, на несколько миллиардов лет. Но те Мроо, что уже проникли в их Вселенную — они останутся. И потом, когда пройдет срок, Война Темноты вспыхнет вновь — с не представимой яростью.

Лэйми видел, как злое солнце выстрела мгновенно понеслось вслед за первым. Мроо тоже мгновенно ринулись к нему самому и окружили. Они не давали ему сдвинуться с места, теснили, вклинивались в него.

Он понял, что может просто раствориться в этой лавине совершенно чуждых мыслей, стать её частью; несомненно, этого они и добивались. Его яростное сопротивление ни к чему не вело: здесь не было никаких преград, отделяющих одно сознание от другого. Единственное, что они могли сделать — держаться подальше друг от друга, соприкасаясь лишь краями, чтобы стало возможно общение. Но вырваться он уже не мог: Мроо агрессивно напирали со всех сторон, стараясь поглотить его.

Краем сознания он чувствовал, как рядом, ещё болеё яростно, отбивался Охэйо, но у друга получалось не лучше. Они не могли пройти сквозь Мроо, — а без этого у них не было ни одного шанса на спасение. Тут не могла помочь даже брахмастра: Мроо были уже вокруг них, в них. Даже если бы Охэйо решился на самоубийство, оно оказалось бы совершенно реальным, окончательным: это проклятое оружие уничтожало не только материальные тела. Лэйми чувствовал, что кипение квантового хаоса могло развеять и его душу, словно клочок дыма. И он знал, что Аннит никогда не решится на это — пока у него останется хотя бы призрак надежды.

Потом своих мыслей у него уже не было: Мроо хлынули в него. Он становился с ними одним целым. Два миллиарда лет их истории поглощали его; память о расколе и братоубийственной гражданской войне горела незаживающей раной. Мроо хотели только одного: построить мир, в котором не было бы смерти и каждый был бы един со всем и со всеми; но исходная структура материи накладывала ограничения на этот план — ограничения, которых Мроо не хотели, но с которыми были вынуждены смириться. Медленно, исподволь, жестокость мертвой природы вкрадывалась в их реальность, меняла её — и именно это стало причиной войны. Только это — больше ничего.

Но рядом с ним было ещё что-то — что-то внутри Охэйо, такое же, как его душа, но в то же время — совершенно иное, неуничтожимое абсолютно. Что-то, пришедшее Снаружи, Извне — оттуда, где Бог; может, даже какая-то ничтожная Его часть — она-то, собственно, и была брахмастрой. И именно она хотела творить миры — она, а вовсе не Аннит Охэйо. Это понимание ранило Лэйми — сильнее, чем осознание того, что ему сейчас предстоит умереть; это, как раз, его совершенно не пугало. Вокруг него был океан теплой живой тьмы и он хотел раствориться в нем, стать его частью. Ему хотелось, чтобы его частью стали все живые существа, но неразумные твари отчаянно сопротивлялись. Его ужасали Тэйариин — океан слепящего радужного пламени, который был глубже тьмы Мроо; он подчинял себе даже квантовый хаос. Лэйми чувствовал мертвенно-синее свечение Манцибурнов, их нетерпеливую, хищную жажду владеть всем, до чего они могли — или не могли — дотянуться, тускло-красное тление Инарра — машин, которые были разумными, но, даже поднявшись до вершин творчества, были начисто лишены самосознания. И он почувствовал, как тень в душе Охэйо вдруг вырвалась, неудержимо метнулась прочь, назад — туда, где в этот миг взрывалась звезда, чтобы дать начало новой жизни. Лэйми чувствовал, что, когда придет срок новой войны, эта жизнь станет самой страшной угрозой для Мроо — потому, что её мечты будут похожи на их мечты. Слишком похожи, чтобы она смогла смириться с неудачами Мроо — неудачами, ставшими для них смыслом жизни. Нет, он не должен так думать, он не должен думать вообще. Как приятно умирать, растворяться, становиться ничем…