Наталья Егорова: Как грабят корованы

Ванька даже правый глаз зажмурил, левый-то пока не открывался.

– Вот уж не дал бы себя жрать.

– Эх, дуся, кто ж их спрашивал…

Козёл трусил по дороге, изредка от избытка чувств поддавая задом. Позади было три дня передышки на большом постоялом дворе, когда корованщики спали на настоящих кроватях, ели жареное мясо, пили молодое вино, мылись и опять спали. Приходилось, конечно, по очереди пасти коров и козлов, а заодно охранять телеги, но и там было тихо.

У Ваньки почти сошёл синяк с лица, да и к обломку зуба он как-то притерпелся.

Впереди ждала переправа через Волгу, а за ней ещё что-то, о чём Оззи не говорил, только многозначительно закатывал глаза.

Ну и ладно. Доедем – увидим. Заодно и от Чубаря избавимся на имперской заставе.

Ванька Чубаря вначале остерегался, потом ненавидел, а нынче даже жалел. Ну не дурак ли: решил под шумок дорогую вещь свистнуть, а куда бы он с ней в тамошних лесах делся? К тем же разбойникам в руки. Или коняве бы на зуб попал. А не то вообще Хозяину. Как есть дурак.

Сам Чубарь был угрюм и жалок. Извинения, правда, просить не пытался, но за еду благодарил и бежать не рыпался, так что ему даже ноги развязали – пущай разомнётся. Он и разминался два дня – смирный, молчаливый.

А потом сбежал. С ларцом.

Корованщиков разбудил вопль старика. Оззи рвал на себе остатки волос и голосил так, что должны были слышать на другом берегу.

– Ну как же так, дуся? – взывал он к небесам. – Ну это как же такое, а?

Как заговоренный, вот как. Развязался – ну это понятно, верёвки давно не проверяли, было у него время. Ларец из стариковых лохмотьев выудил, а ведь Оззи с ним не расставался – вот это странно. А чуднее всего, как его охрана не учуяла, три викинга ведь сторожили. Словно глаза кто отвёл.

Скоробогат ругался на Силу, Сила распекала охрану, Оззи бранился на злосчастную судьбу. Корованщики притихли и пытались быть невидимыми.

Решили, что ушёл Чубарь лесом до Твери, где обреталась банда "тверских супербизонов". Эти разбойники вставляли медные кольца в нос, ездили на быках и, по слухам, большинство пропавших на здешних дорогах торговцев было на их совести. В прошлом году корован Силы от них два дня убегал, троих викингов потеряли, только возле переправы и отбились.

– Вещь ценная, вещунская, – говорила Сила. – Кому попало не сбудешь. А у этих свои торговцы и в Твери, и, подозреваю, в Москове.

– Если ушёл недавно, догнать можно, – покивал Оззи. – Здесь чащоба, болота, запросто не добежишь. Сами только осторожней.

– Я сама пойду, – сказала Сила. – А со мной Лежень и…

– Можно я? – выскочил Ванька. Не собирался напрашиваться, делать ему нечего, по болотам лазить. Само как-то вылетело.

Сила смерила его суровым взглядом.

– И Джек.

Лежнем был кряжистый викинг с огромными кулаками. Впрочем, по лесу он ходил шустро и неслышно, чему Ванька отчаянно завидовал. Сам он цеплялся за все сучки, спотыкался обо все коряги, а шумел так, что Сила то и дело оборачивалась и морщилась.

Ну и ладно. Вот до дела дойдёт, тогда посмотрим, кто полезным окажется. Не зря же Ванька цеп прихватил и пищальку заряженную. Перезарядить, правда, нечем, ну да ему и одного выстрела хватит.

Хотел ещё хлыст взять, но вовремя одумался: куда тут с хлыстом в чащобу.

Сила время от времени припадала к земле, или веточки надломанные рассматривала, или траву примятую. Сказала, что недалеко табун коняв, а Чубаря не слышно, хотя шёл он здесь.

Ванька-то Чубаря первым и увидел: эти двое носом по земле вели, следы читали, а Ванька от неумения по сторонам пялился. А тут пригорочек, под ним низинка, глядь – вот он, супостат, в папоротниках.

Им бы подкрасться тихонько или с самострела предателя подстрелить. Да Ванька ветками затрещал и птицу какую-то вспугнул: та как всполошится, как заверещит на весь лес. Чубарь обернулся, рожей перекосился и бежать зигзагами, ровно заяц. Ну и они следом.

А в чаще побеги-ка попробуй. Всякая коряга под ноги подвернуться норовит, всякий куст в волосы сучками вцепиться.

Беглец за выворотень – порск, и будто в воду канул.

– Я туда, – кричит Лежень. – Сбоку обойду.

Сила в другую сторону побежала. Ванька туда-сюда дёрнулся, и за ней. Обогнули выворотень… да так и остолбенели.

Конявы пасутся. Голов двадцать, да совсем близко – каждую шерстинку видать. У Ваньки с перепугу вся картина разом в уме отпечаталась: и как копыта в мох уходят, и как острые зубы листья с дерева обдирают, и как две конявы в стороне милуются – лапами сцепились, будто в ладушки играют. И маленьких конявок Ванька первый раз в жизни увидел – голенастые, смешные, как телята, брыкаются.