Чубарь к ней в первый же день подъезжать начал: мол, что это такая красавица в корованщики подалась, да как, наверное, ей тут тяжело от ухажёров отбиваться – обычную, в общем, околесицу нёс. Сила его слушала-слушала, серьёзно так, а после легонько приложила чубарьего козла хлыстом. Козёл шарахнулся, и разомлевший от собственного голоса Чубарь кувырком полетел в канаву.
Крутая девка. Ванька бы к ней по-глупому не совался.
Ежли по уму рассудить, должны были Ванька с Чубарем подружиться: ведь и коняву вместе побороли, да и новички оба в короване. Ан нет, Чубарь держался поодаль, видать, не было ему от Ваньки проку, а сам Ванька никак не мог забыть, что тот ему деньги за поддавки сулил. Так и ехали: Чубарь на Силу пялился, Ванька упорно от неё глаза отводил, викинги молчали, а Скоробогат маячил впереди. Один только Оззи, который был вроде давешнего сказочника – такой же любитель поговорить, кормил Ваньку байками.
– Наши викинги новугородские, а бывают ивановские и ещё какие-то, но эти далеко живут. К каждому викингу, дуся, своя валькирья приставлена, вроде девки с крыльями, махонькая такая, с ворону. Их так и испытывают: дают жбан мухоморного отвара, а потом велят глядеть во все глаза. Увидел валькирью – значит, настоящий викинг.
– И зачем она, валькирья-то?
– О, дуся, это такая нужная тварюшка. Она в бою от викинга стрелы отводит, вот, правда, с картечью ей справиться тяжело. Предупреждает об опасности, вселяет геройский дух, находит верный путь, если заблудился. Кое-кто пишет, что ещё и по-женски ублажает, но, думаю, враки: много ль с неё проку, с малявки такой.
Когда Оззи не рассказывал, он читал. В его лохмотьях прятались чудные книги: маленькие и, сразу видно, старые, а написаны – буковка к буковке. И чернила не выцвели вовсе. Чудеса.
Ванька неграмотным не был: своё имя мог написать и по складам разобрать "Премудрого императора" или "Коняву-разбойницу", но от таких крохотульных буковок в глазах у него начинали прыгать мушки, и слёзы текли. А Оззи мог целыми днями водить носом по строчкам, и ничего.
Ванька его как-то спросил:
– А тебя почему Оззи кличут.
Старик достал из складок плоский бумажный мешок – весь в картинках, а из мешка чёрную тарелку с дыркой посередине. Если приглядеться, вся тарелка в тонких бороздках, будто гвоздём процарапанных.
– Это, дуся, знаешь, что такое? Это музыка.
Оззи припал ухом к тарелке и глаза закрыл.
– Нет, не слышу пока, – огорчился. – Это, дуся, такая хитрая музыка, что услышать её может только самый мудрый вещун. И тогда ему откроются все тайны, что были и будут. Я, видать, не самый мудрый. Пока. А вот тут написано.
На бумажном мешке нарисованы были корявые буквы, через одну незнакомые:
"Ozzy Osbourne"
– Вот это "Оззи", – дед говорит.
Чудно. В Ванькиной деревне тоже вещун был, но никаких тарелок с музыкой у него не было. Он больше по-простому, бородавки заговаривал или там лихорадку.
– Скоро к Москове подойдём, – сообщил как-то вечером Оззи.
– Мы ж из неё третьего дня вышли, – не понял Ванька. – Ока-то за спиной осталась.
– Так то новая Москова, а это старая. В старой-то люди уж, почитай, тыщу лет не живут, потому как гиблое, дуся, это место. Кто туда забредёт, считай пропал. Сам не видел, а в книгах пишут: то язвы по всей роже лезут, то вовсе кожура слазит, как с варёной картошки, кто глаза теряет, кто кровью плюётся. И ни один вещун не поможет, страшное там проклятье. Мы её, Москову-то, краешком обойдём.
Вскоре завиднелись порушенные строения, как для великанов возведённые. Иные, даже и обвалившиеся, так были высоки, что всех коров корована друг на друга поставь, а и до середины не дотянешься. Из тёмного камня змеями торчали перекрученные пруты, глаз то и дело цеплялся за несуразные силуэты.
Что за чудовища тут жили?
– А ну стой, шишиги корявые! – гаркнул вдруг Оззи так зычно, будто под лохмотьями у него лишнее горло пряталось.
Впереди, на поросших змеючим кустарником развалинах, в которых как ни тщись, не угадаешь бывшие избы, вырастало привидение – дымный мужичина в странной одёже с дубиной в руке. Дубина нетолстая, такой, пожалуй, и свинью не оглоушишь, зато выкрашена в черную и белую полосу. Для устрашения, наверно.
Ванька глаза бы закрыл, так веки с перепугу будто ко лбу приросли. Пришлось смотреть на призрака. А остальные ничего, спокойные, словно кажный день с привидениями встречаются.
Оззи засуетился, подхватил многочисленные одёжки, принялся сползать с телеги. Ванька отупело глядел, как вынимают из телеги чёрного петуха и подносят старику кривой нож с хищными зазубринами. Как Оззи, бормоча заклинания, одним махом отрезает петуху голову, а обезглавленное тело выпускает в развалины.
Читать дальше