Михал Айваз: Парадоксы Зенона

При падении у девушки с плеча съехала сумка и из нее высыпались на снег какие-то вещи. Я очнулся от размышлений и помог ей собрать их, нашел кошелек и кожаный футляр для ключей, а потом в тени мусорного бака сверкнула какая-то красная искра; я нагнулся и увидел на снегу пурпурный камень, который улавливал и окрашивал в красное свет фонаря. Невдалеке на снегу лежали другие камни: темно-голубой, зеленый, фиолетовый и желтый. Я поднял их один за другим и посмотрел на свет. Я люблю кристаллы и часто, бродя по городу, разглядываю на прилавках магазинов и в киосках россыпи камней; в моей библиотеке есть несколько толстых книг о минералах со множеством цветных картинок, но таких камней я никогда нигде не видел. Все они были прозрачными; в центре красного камня скрывалась друза из множества мелких кристалликов – при взгляде на них казалось, что смотришь на далекий фантастический город, залитый магическим заревом заходящего солнца. Внутри темно-голубого камня блестели серебряные чешуйки, составляющие спираль; они будто замерзли в камне в момент взвихрения, которое то ли несло их наружу, то ли, наоборот, винтообразно вкручивало в самый центр темно-голубого вещества. Зеленый камень был менее прозрачным, чем остальные, но когда я поднес его к свету фонаря, то увидел, что его середина похожа на таинственный омут, полный серых ресничек-водорослей, – они точно стремились занять собой весь кристалл, и им это почти удалось; пока я вертел его, он только однажды откликнулся фиолетовым отблеском, сверкнувшим между ресничками. Внутри фиолетового камня я увидел ряд темных тычинок, которые напоминали буквы какого-то текста. В желтом камне оказалось переплетение грязно-зеленых нитей. Я подал камни девушке и спросил, как они называются.

– Это искусственные камни, – улыбнулась она, – если хотите, вы можете сами дать им имена.

Я снова рассмотрел камни; мне не хотелось верить, что они не являются творением природы. Я попросил девушку, чтобы она что-нибудь рассказала мне о них.

– Я познакомилась с человеком, который делает их, в октябре, тогда я спускалась крутой улицей на Жижкове в сторону центра… – начала было рассказывать она и вдруг осеклась: – Нет, попробую иначе. В апреле позапрошлого года я сидела на лавочке на железнодорожной станции Браник и ждала поезда в Мнишек…

– Погодите, – перебил я ее.

Многие годы я бродил по городу, встречался с людьми и слушал их рассказы. За это время мой слух натренировался, по первому слову я мог угадать тон не рассказанной еще истории, из которой выныривали лишь первые слова, ее общую гармонию – отдельные слова содержат ее в себе, подобно тому как отдельная вещь источает атмосферу комнаты, в которой она жила, атмосферу, в которой растворились все события, происшедшие в ней и удивительным образом сохранившиеся в этом дыхании. Способность замечать миры, голос которых слышится в трепетании звуков, помогала мне не заблудиться в лабиринте города: город, в котором мы живем, в большей степени создан из слов, чем из кирпича и камня. Поверхности, которые мы видим, составляют лишь незначительную часть города; нас окружают потемневшие сады слов, разрастающиеся за открытыми и видимыми поверхностями, за стенами домов и за закрытыми дверьми шкафов в чужих квартирах и таинственно просвечивающие сквозь них; подобно загадочным морским животным, мимо нас проплывают под волнующейся гладью вещества бледные тела слов. Большая часть предметов, с которыми мы встречаемся, и большинство жителей города – это фантомы, созданные из слов, из колебаний дыхания и цвета звуков. Это мимолетные призраки, они бледнеют и трансформируются, меняясь лицами, как легкими масками, и растворяются во тьме, из которой пришли; а иной раз проявляют удивительную стойкость, участвуют в некоем упорном и тягостном бессмертном действе, возвращаясь и живя с нами в наших пространствах еще долго после того, как их двойники, созданные из намного более реальной материи цветов и форм, ушли или умерли. И даже видимые поверхности, реальные стены и открытые лица, с которыми встречается наш взгляд, лишь на время показываются из моря языка, где проводят большую часть жизни, – они напитаны его водами, в них непрерывно пульсирует ритм их волн.

В словах девушки я услышал музыку длинной и удивительной истории, в которой простиралась океанская гладь и которая вела через лес и чужие комнаты. Мне было страшно, что холод и снегопад прервут путешествие по миру слов раньше, чем мы доберемся до конца пути. Я огляделся и увидел над подъездом ближайшего дома потемневшую вывеску какого-то заведения, которую в темноте было невозможно прочесть; рядом с дверью светилось бледным красноватым светом окно из толстого непрозрачного стекла. Я предложил девушке выпить бокал вина и рассказать мне историю цветных камней внутри, в тепле.