Рома Ньюман - Психокинетики

Без сомнений, азиат являлся сомнусом – так Малахов окрестил в своей книге подкатегорию телепатов, проникающих в чужое сознание в момент сна.

Профессор прекрасно понимал, что для создания проекции в первые мгновения дремоты требуется недюжинное мастерство. Эрик, судя по всему, им обладал.

Поздний вечер. Тьма накрыла город, в некоторых районах мегаполиса, при желании, можно было рассмотреть россыпь звезд на черном небе.

Всеволод Петрович Сухоставский сидел на краю одинокой скамейки в центре маленького дворика. Со всех сторон его окружали серые пятиэтажки, в окнах которых уютно горел свет. Дворовая кошка копошилась в детской песочнице.

Вместо привычного костюма Сухой был одет в синие джинсы и темную ветровку, легкий ветерок тормошил небрежно уложенные пепельные волосы. Запрокинув голову, мужчина слегка щурился, пытаясь четче рассмотреть мерцающие на небе звезды. Большим и средним пальцами левой руки он задумчиво прокручивал обручальное кольцо. Рядом лежала пластиковая папка с какими-то бумагами.

Человек, которого ожидал Всеволод Петрович, будто материализовался из темноты. Свое присутствие он выдал лишь за несколько шагов до Сухого, но не возникало никаких сомнений, что он мог подкрасться абсолютно незамеченным к кому угодно, перерезать горло и столь же незаметно скрыться.

Среднего роста, с пружинистой походкой, лет тридцати. Парень имел жилистую шею, резкие черты лица и заостренный нос. В слабом свете уличных фонарей Сухоставский не мог разглядеть его глаз, и создавалось впечатление, будто всматриваешься в бесформенную кляксу темноты.

– Добрый вечер, – твердым, чеканным голосом поздоровался пришелец.

– Здравствуй, Тарас, – кивнул Всеволод Петрович.

Сухоставскому не раз приходилось прибегать к услугам немногословного наемника. При их первом контакте короткостриженый парень представился Тарасом, но наивно полагать, что так его и звали на самом деле.

– Вот этот человек. – Всеволод Петрович протянул папку. – А также его мать и младший брат. В ближайшее время, вероятно, придется понервировать их, чтобы заставить принять верное решение. Все как в прошлый раз, но с одним отличием – в случае категорического отказа возможна активная фаза.

– В каких пределах? – быстро спросил Тарас.

– Его самого и матушку трогать строго-настрого запрещаю. Но нужно быть готовым сделать внятное предупреждение . А вот братца можно будет прессануть. Без существенных травм. Пара синяков его только украсят. Понятно?

– Да, – кивнул наемник.

– О необходимости активной фазы я сообщу отдельно.

Сухой резко замолчал, будто сам себя оборвал на полуслове. Тарас это заметил.

– Что-нибудь еще?

– Да. – Сухой задумчиво почесал подбородок. – На ближайший месяц мне понадобится охрана для дома. Негласная. Можешь прислать своих ребятишек?

– Пятерых достаточно?

– Я думаю, да.

– Послезавтра они будут у вас. Это все?

– Пожалуй, да.

– Всего доброго. – Тарас развернулся и зашагал прочь.

В вечерней мгле он растворился настолько неестественно быстро, что Всеволод Петрович невольно поежился. Окончательно потеряв темный силуэт из виду, Сухоставский устремил взгляд к звездам. А они смотрели на него с присущей им холодной безмятежностью.

Так и не разглядев в них желаемого, Сухоставский поднялся со скамейки, застегнул ветровку до горла и зашагал к автомобилю.

Вцепившись в рулевое колесо, Всеволод Петрович всем телом затрясся, а на лице отразилась целая палитра эмоций. Его нутро разрывала злость на самого себя за свои поступки. Перед глазами стояли видения, навязанные Эриком два дня назад.

Проклятый китаец (Сухой был убежден в том, что повелитель снов принадлежал именно этой национальности)! В обычных обстоятельствах Сухоставский никогда бы не пошел против Кравчука, к которому за годы сотрудничества начал относиться как к сыну. А предложившему такое глупцу в мгновение ока переломали бы ноги. Но Эрик умел быть очень убедительным.

Манипулируя снами, сукин сын вызывал самые страшные и безумно реалистичные видения. И не стоило заниматься самообманом, полагая, что у такого человека не хватит возможностей превратить иллюзию в реальность.

Вдобавок ко всему китаец даже не был материален! Всеволод Петрович ни разу не видел его вживую. Инфернальный, убедительный в своей эфемерности – такой враг пугал по-настоящему сильно. Ведомый животным страхом за жизни дочери и внука Сухоставский вынужден переступить через себя, переломить свою привязанность к Кравчуку.