Журнал «Если»: «Если», 2005 № 02

Всего их было девятнадцать.

И у каждого из них, словно у нормального человека, было свое имя.

Жена Виндхэма Энн была страстной любительницей чтения. Она читала даже в их супружеской постели. Прежде чем заснуть, Энн непременно отмечала то место, где пришлось остановиться, любимой закладкой, которую Виндхэм однажды презентовал ей на день рождения. Это была полоска плотного глянцевого картона с узкой шелковой ленточкой. На картонке отпечатали миленькую многоцветную картинку с радугой, протянувшейся широкой дугой над горным хребтом с острыми заснеженными вершинами. УЛЫБАЙСЯ, — гласила эта закладка. — НАШ ГОСПОДЬ ЛЮБИТ ТЕБЯ.

Виндхэм был небольшим любителем чтения, но если бы он вдруг заглянул в книжку своей жены в тот день, когда настал конец света, то обнаружил бы уже на самых первых страницах немало для себя интересного. В ее начальной главе наш Господь в некий определенный момент возносит всех истинных христиан живыми на небеса. В их число, естественно, включены и те истинные христиане, которые как раз перед вознесением вели автомобили, или поезда, или самолеты и так далее, словом, главным побочным результатом Божественной акции стало несметное количество потерянных жизней (об ущербе, нанесенном при этом частной собственности, как-то даже неловко говорить). А прочти Виндхэм всю книжку еще до этого, он припомнил бы специфическую наклейку, которую изредка замечал на бамперах легковушек из высокой кабины своего служебного грузовичка.

ВНИМАНИЕ!!! — гласила наклейка на бампере. — В СЛУЧАЕ ПРИСТУПА ЭТА МАШИНА ПОТЕРЯЕТ УПРАВЛЕНИЕ!!! [1] Англ. rapture — помимо основного значении "восторг", может означать также (разг.) "приступ, припадок" или (религ.) "вознесение на небеса". (Прим. перев.)

Каждый раз, когда Виндхэму попадалась на глаза эта идиотская наклейка, перед его мысленным взором начинали мелькать картинки массовых автокатастроф, падающих с неба авиалайнеров и тяжелых стратегических бомбардировщиков, вскрытых и забытых на операционном столе пациентов и так далее. Словом, весь сценарий той книжки, которую не успела дочитать его жена, ну почти что весь.

Виндхэм, как добрый христианин, ходил в церковь каждое воскресенье, но не мог не размышлять о миллионах других людей, которые не были добрыми христианами. По личному ли выбору или по стечению географических обстоятельств, вроде появления на свет где-нибудь в Индонезии. Что будет, если добропорядочные нехристиане станут переходить улицу перед машинами, которые вдруг лишились управления вместе с христианскими водителями? Или если какой-нибудь агностик мирно поливает собственную зеленую лужайку, куда через минуту врежется пикирующий штурмовик, весь обвешанный боеголовками?

Мы уже знаем, что когда миру пришел конец, Виндхэм не сразу догадался о случившемся. Его будильник зазвонил как обычно, и он совершил свою обычную утреннюю процедуру. Душ в туалетной для гостей, горячий кофе в термос, торопливый завтрак над мойкой (на сей раз шоколадный пончик, который уже немного зачерствел). Потом он, как всегда, вернулся в спальню, чтобы попрощаться с женой.

— Доброго тебе дня, дорогая, — сказал он, аккуратно тронув ее за плечо. Не настолько сильно, чтобы разбудить окончательно, но вполне достаточно, чтобы Энн в полусне зашевелилась. За шестнадцать лет исполнения этого ритуала (за вычетом федеральных праздников и оплаченного двухнедельного отпуска каждым летом) Виндхэм во всех тонкостях отработал и отшлифовал свою технику.

Поэтому он был не просто удивлен, когда его жена не уткнулась лицом в подушку, сонно улыбаясь. Виндхэм был по-настоящему шокирован: она даже не сказала ему свое знаменитое «ум-м-мгу»! Ни тебе обычного, теплого и ласкового «ум-м-мгу», ни другого, более редкого «ум-м-мгу», означающего, что его жена, похоже, простудилась и неважно себя чувствует.

Никакого «ум-м-мгу» вообще!

Кондиционер в спальне отработал очередной цикл и отключился, и тогда Виндхэм впервые уловил этот странный полузнакомый запах. Не запах даже — скорее, слабый органический душок. То ли как от подкисающего молока, то ли как от немытых ног, вспотевших в тесной обуви.

Он стоял столбом в темной спальне, и в душе его созревало очень нехорошее чувство. Совсем не то нехорошее гипнотическое чувство, с каким остолбеневший Виндхэм наблюдал в гостиной Моники, как два лайнера поочередно, раз за разом, неудержимо врезаются во Всемирный торговый центр. То чувство было очень сильным, но назвать его сугубо персональным было нельзя, ну разве что совсем чуть-чуть, поскольку один из его отдаленных кузенов, четвероюродный или бог весть какой воды, зарабатывал себе на жизнь в одной из этих башен. (Этого кузена звали Крисом, и Виндхэму ежегодно приходилось освежать себе память с помощью адресной книги, чтобы вовремя послать дальнему родственнику по почте традиционную открытку, поздравляющую с днем его персонального ангела.)