Журнал «Если» - «Если», 2009 № 04

Но я не стал ни в чем разбираться. Вместо этого я пошел и напился, что оказалось очень просто сделать. А доконало меня возвращение домой. Я помню: стрелка спидометра колебалась между двумя искаженными, расплывающимися цифрами — но что это были за цифры? Сознательным усилием воли (которая всегда была моей, простите за тавтологию, сильной стороной) я на мгновение сумел сфокусировать взгляд на показаниях спидометра, но для этого мне пришлось оторвать глаза от освещенного фарами шоссе, которое так и норовило выскользнуть из-под колес моего «тахо». Тогда, впрочем, я мог думать только о том, что показывает спидометр. Сорок миль в час? Пятьдесят? Но ведь это же сущий пустяк!..

А что не пустяк?

Это был хороший вопрос.

В ту минуту я нисколько не сомневался, что пустяком были четыре порции виски, которые я залакировал несколькими кружками пива. Не пустяком было выражение, появившееся на лице Конни, когда я, словно стартер — флагом (пришедшему первым — наш главный приз: развод!), взмахнул у нее перед носом распечаткой кое-каких ее разговоров, которую мне вместе с магнитной записью прислали из частного детективного агентства. Во взгляде Конни не было ни тени вины, раскаяния или сожаления. Я не увидел в нем даже досады.

Неподвижный, ничего не выражающий взгляд. Неподвижное, точно из камня высеченное лицо.

Она сказала: «Ты меня даже не знаешь».

И она была права. Я прилагал слишком много усилий, чтобы ненароком не заглянуть в себя, где уж мне было пытаться выяснить, что творится в душе Конни!

В конце концов я свернул с шоссе и оказался в лабиринте знакомых улочек, где на каждом углу стояли урны или мусорные контейнеры, отдаленно напоминавшие странных маленьких людей, ожидающих последнего автобуса. В этом пригороде я жил в промежутках между служебными командировками, куда отправлялся, чтобы устроить небольшой ад кому-то, кто этого заслуживал, — а может, и не заслуживал. В последнее время я, правда, прибегал к так называемым цивилизованным методам. Гватемала была уродливым (как мне нравилось говорить себе) исключением из общего правила — отвратительной случайностью, когда в русле сточной канавы, помпезно именуемой Борьбой с Терроризмом, смешались преступная политическая воля и чьи-то персональные страхи и амбиции. Как бы там ни было, этот тихий городской район казался мне именно таким, в каком я сам мечтал бы расти. Увы, это был только фасад, а я умел разбираться в том, что скрывается за любой, самой приятной и внушающей доверие внешностью.

А потом я увидел Конни, которая как раз вышла из дома и, приподняв крышку на нашем личном маленьком человечке, опускала внутрь завязанный узлом пластиковый мусорный мешок. Одетая в застиранные джинсы, кофту и домашние голубые шлепанцы, она проделывала эту незамысловатую, рутинную работу с таким безмятежным видом, словно наш, точнее — мой, мир вовсе не рухнул в черную бездну ее измены.

Именно в это мгновение я увидел в ней источник и средоточие боли. Увидел мишень.

Гнев, терзавший меня в последние часы, вспыхнул с новой силой. И с ним не могли справиться ни привычка обуздывать любые эмоции, ни отупляющие алкогольные пары.

Я до отказа вдавил педаль газа в пол. Огромный «тахо», визжа покрышками, рванулся вперед. В эти мгновения я словно обезумел, потерял себя — так впоследствии я объяснял себе случившееся.

Я еще успел увидеть, как Конни выронила мешок с мусором, когда мертвящий свет фар выхватил из темноты, выбелил ее неподвижную фигуру. Потом я зажмурился. Что-то с силой ударилось о ветровое стекло, с грохотом прокатилось по крыше. Секунду спустя «тахо» на всем ходу врезался в каменный столб садовой решетки и встал.

Я поднял голову от руля и стер с глаз кровь. Ветровое стекло прогнулось внутрь салона и покрылось паутиной серебристых трещин, но я все равно различал свой дом: из распахнутой двери лился теплый желтоватый свет, освещая крыльцо и фикус в горшке, который Конни ставила перед входом.

Конни!..

Я отстегнул ремень безопасности и попытался открыть дверь. Сломанные в нескольких местах ребра со скрежетом терлись друг о друга, их осколки вонзались в плоть, и я пронзительно закричал, внезапно почувствовав себя абсолютно и безнадежно трезвым. Потом я еще раз толкнул дверь с водительской стороны — на сей раз не так резко, но сломанные ребра снова отозвались непереносимой болью. Ничего… попробуем еще раз. Закусив губу, я налег на дверь плечом, но искореженная рама не давала ей открыться. Обливаясь потом, задыхаясь от усилий, я откинулся на спинку сиденья. И увидел голубой домашний тапочек Конни, который словно прилип снаружи к разбитому ветровому стеклу.