Александр Карнишин - Все реально [СИ]

— И еще вот что, — сказал он. Ушел в другую комнату, там лязгал железным, а потом принес два ружья. Одно большое — Ирке. И другое, поменьше — мне.

— Без оружия — никуда. Мы книжки про такое читали. Он их сам и привозил. Там в книжках всегда после взрывов и разрухи и катастроф любых появлялись мародеры. И они были даже страшнее, чем настоящая война. Так что мы все понимали. Кивнули, ружья на плечо повесили и пошли осваиваться. Вот тогда мы с Иркой и подружились по-настоящему. А что? Я вот совсем ничего не боялся. Везде готов был пролезть. Так мы и малину нашли на старой просеке. И грибов там было — завались. В домике была печка. А еще была плитка газовая, и в сарае пять баллонов лежали. То есть, выходит, отец заранее готовился. Это он был просто молодец. Потом мы до вечера делали опись имущества. Это ведь самое главное. Это в каждой книге написано, что такую опись надо сделать.

Потому что иначе не понять, что на самом деле есть, а чего нету. Что экономить надо и беречь, а что можно спокойно тратить. А когда захотели есть, Ирка сама пожарили грибы. Хлеб мы не ели специально. Чтобы сохранить. У нас же муки, оказывается, совсем не было. Ну, вот так, значит. А потом сидели до ночи в домике и ждали отца с мамой. В окна глядели. Разговаривали. Еще и это вот нас сдружило — мы разговаривали друг с другом. Впервые — как равные. Мне понравилось. И я Ирку даже залюбил. Я и так ее любил, потому что сестра, хоть и старшая. А теперь — еще больше. Уже совсем в темноте рычал двигатель. Еле-еле доехал отец. Маму не привез. Весь был усталый и замученный — еще бы, два дня за рулем.

Сказал, что — все. Что мы, наверное, последние были, кто успел из города выбраться. Ирка плакала тогда. А я уже не плакал. Я раньше плакал. А теперь — нет. И так вот начали мы тут втроем жить. Притирались долго, обязанности постепенно разделили. Отец нашел каждому дело. Он сказал, что можно менять на продукты живицу. Что теперь, когда ни больниц настоящих, ни аптек никаких, живица сосновая — самое мощное лекарство от ран и ожогов. Вот Ирка у нас по хозяйству больше колготилась — но ружье всегда под рукой держала. А мы с отцом ходили по лесу, насечки делали, живицу собирали. Потом раз в неделю он уезжал на весь день до ночи. А мы его ждали. И так вот было у нас долго-долго. Стрелять научились. Патроны снаряжать. Еще делать разные ловушки и капканы — тоже. Все, что съедобное под ногами в лесу — шло в дело.

Грибов и ягод по осени было много. Отец всегда измерял радиацию, качал головой и велел ничего не есть сырого. Только отмачивать, а потом варить и жарить. Так, мол, не вредно. То есть, терпимо так. И муки он привез два больших мешка. Но говорил, что чем дальше, тем труднее будет с припасами. Потом, бывало, уезжал уже и на два дня и на три, а то и на всю неделю.

Привозил всегда еду. Иногда еще одежду. Мы же росли. Свежий воздух, еда, беготня постоянная по лесу — такие здоровые выросли, что ты! Сколько лет? Пять. Ровно пять лет так прожили. И зимы, и весны, и лета и осени. Книги, какие были, так я их уже чуть не наизусть знал.

Новые-то он редко привозил. Больше все по практике, конечно. В общем, спас нас тогда отец. Просто вот спас и вырастил. Уважаю. …

— Товарищ капитан, — вперся в комнату большой в каске. — Все проверили.

— Ну, сержант, что там со следами?

— А что со следами? Трое их тут всего было. И больше никого. Так ведь и внутри — на троих все. Сходится.

— Ладно. Иди там, проверь посты, что ли. А то будет неприятно, если вдруг приедет ночью такой Рэмбо на машине. Начнет гонять нас с перепугу. И на кухню заодно дай команду, чтобы готовили на всех.

Похоже, сегодня здесь придется переночевать. Не успеем мы обратно до ночи.

— Есть! Капитан повернулся к столу, вздохнул:

— Значит, все у вас тут в порядке? Никаких жалоб?

— Какие могут быть жалобы на того, кто спас и вырастил? Да у нас папка — ого-го!

— А тебе сейчас, выходит…

— Тринадцать лет. Это просто я тут такой большой вырос. А так-то мне тринадцать.

— То есть, несовершеннолетний… Это хорошо. За несовершеннолетнего должны отвечать родители. Даже не сестра, которой уже все девятнадцать. Ишь, цветет и с бойцами заигрывает…

Нет. Тут — отец или мать нужны. А от матери как раз заявление уже пять лет как висит. И отец в розыске числится. Выходит, закрыли «висяк». Если еще мужика этого дождаться, то два дела сразу и закроем. И детей матери вернем, и папашу этого — идиота чертова. Вот ведь придумал детям конец света. И не подкопаешься, не объяснишь им ничего. Пять лет!