Мавлюда Ибрагимова: За стеною камышей

Тут Клара сказала, что нечего стоять, все равно ничего не выстоишь, а надо переодеваться к ужину. Дала мне одно из своих платьев, розовое, я приняла душ, разом оделась, и мы спустились вниз. Я чувствовала себя как в сказке, когда знаешь, что будут только приятные сюрпризы.

Увидев по-ресторанному богато накрытый стол, я и порадовалась и растерялась одновременно. Чего тут только не было, и все такое красивое! Салаты из овощей, нарезаны с таким мастерством, что их можно было принять за букеты цветов. Всевозможные деликатесы, блюда, о которых я вообще никогда не имела понятия...

- Приятного аппетита, - вежливо сказали мне.

Ух, какое все было вкусное! Я ела, ела, ела. И суп, который оказался просто объеденье, и разных вкусных салатов подкладывала себе на тарелку. А они, хозяева, кушали медленно, степенно, беседовали за столом. За мной, как за гостьей, ухаживали. То пододвинут еще непробованное кушанье, то зададут вежливый вопрос. Только отвечать мне было, как правило, некогда. Куда там разговаривать, когда столько всего, глаза разбегаются. Однако я все же заметила, что вежливость вежливостью, а они за мною потихоньку наблюдают. Я, конечно, тут же разозлилась. Ах, они, понимаете ли, леди и джентльмены какие! Манекены - правильнее сказать. Ясное дело, куда мне до них, "простой труженице".

Алишер вообще вел себя отвратительно. Не сводил с меня синих своих глаз (что само по себе могло бы быть приятно и даже очень), но совсем не в том смысле. Он то хохотал, то вдруг замолкал на секунду, чтобы тут же расхохотаться еще сильнее. Надо мной, следует полагать. Я вдруг подумала, что для них я - замурзанный экспонат далекого несовершенного мира. Ладно, что ж поделаешь, но ощущать все это было, честно скажу, довольно неприятно.

На следующий день встала рано. Я еще не знала, что сегодня мне предстоит, но все равно, пускай не думают, что я засоня. Хотя вообще-то встаю после десятка окриков и предупреждений. Мне сказали, что я буду убирать вместе со всеми хлопок и дали такую колясочку, на которой помещался блестящий толстый цилиндр, а от него отходила черная труба. Вся эта техника оказалась индивидуальным хлопкоуборочным агрегатом, нажмешь кнопку, и он действует наподобие пылесоса - глотает хлопок из коробочек, и все дела!

- У нас норма - двести, - сказали мне. Я сперва дар речи потеряла, а потом прикинула и говорю:

- Э, я с такой техникой не двести, а тонну соберу!- Себе же думаю: ну и ну, замечательный мир, норма всемеро против нашей.

Только хвасталась я напрасно. Не прошло и десяти минут, как чудо-агрегат довел меня до белого каления,. Так эту трубу тяжко как следует направлять на хлопок. А если все же сумеешь, что-то внутри блестящего цилиндра щелкает, и он отключается. Я чуть не плачу, сейчас, кажется, готова все бросить и уйти, но гордость не позволяет. Наконец, в мучениях, но одну грядку одолела. Только глянула - как была моя грядка белой, так и осталась, хоть снова проходи. А хлопок, что собран, с землей перемешался. Стою, еле дышу от усталости и с непривычки, а уж тут как тут одна девица, Гульнара зовут, я со вчера запомнила, - донес ей кто, что ли? Так над хлопком заубивалась, а на меня - ноль внимания.

- Чтобы до вечера сделала грядку как облизанную! - Это она мне, значит, приказывает. Ничего себе здесь порядки, гостья, не гостья, а жалеть они, похоже, никого не собираются. И как приказывает... Мне сейчас же наш бригадир Хикмет вспомнился.

А назавтра еле я вышла в поле, так от проклятой трубы ломило руки. До половины сделала грядку, села. Девушки рядом сказали, что за меня поработают, а я ушла к себе в комнату, до вечера лежала, все думала, чем же здесь оказалось лучше, чем у нас. В смысле еды если только.

Но надо тут же сказать, что на следующий день мне разрешили на работу не ходить. А еще два дня я сама не ходила. Пока вроде никто на меня не сердился, разговаривали по-прежнему приветливо, 1 в столовой тоже ничего, кормили. И все-таки хорошего помаленьку. В один прекрасный вечер пришла ко мне Клара и с убийственной ихней вежливостью сказала, что лежать день и ночь вредно для здоровья. Я за эти дни совершенно обленилась и тут, недолго думая, брякнула:

- Хочешь сказать, бездельница я, да? А я не твой хлеб ем, и вообще, у вас тут столько всего, на всех - во! - провела руками по горлу, - можно лопать и не работать совершенно. Людей в коммунизме полагается кормить, работают они или нет.

Она на меня пристально посмотрела, потом что-то пробормотала тихонько, насчет "не хотела обидеть" или что-то в этом роде, и вышла себе. А я подумала: ну вот, начинается. Тихоня тихоней, а на ужин не позвала. Ничего, мы стесняться особенно-то не будем. Я сошла вниз, демонстративно уселась за стол. И место мне нашлось, и гнать не гнали, но никто теперь не заговаривал, не шутил со мной. Меня попросту не замечали, вроде как не я, а пустое место. После еды подошел Алишер и вдруг ни с того ни с сего завел речь о моем доме, который я покинула, о друзьях, которых оставила, о родственниках, по которым, должно быть, скучаю. Что это он, думаю, неужели Кларочка успела ему наш разговор передать? Когда только...