Жорж Блон - На суше и на море 1965

В окутавшей Крестовникова плотной тишине послышался легкий скрип. Еще раз. Легкий сон развеялся. Появилась мысль, настороженная, четкая. Возможно, это, как говорят лавиноведы, «кричит снег»? И, словно отвечая замершему в напряженной позе Крестовникову, вдалеке послышался женский голос. Мигом исчезли остатки дремоты. Пропало и безразличие. Неужели он действительно слышал голос? Женский!..

И вдруг Крестовников дернулся всем телом в сторону. Его лица коснулась ледяная рука. Он явственно ощутил прикосновение четырех пальцев. Казалось, на щеке остались их холодные четкие следы.

Крестовников никогда не верил ни в бога, ни в черта, никогда не был суеверен. И все же сейчас прикосновение ледяных пальцев бросило его в пот.

Опомнился он, услышав легкий шорох справа. Опять… Какой-то царапающий звук.

Крестовников повернулся на звук, пошарил в снегу и схватил чью-то руку.

— Кто это? — голос был глухой, словно человек говорил с завязанным ртом. И все же Крестовников узнал его: Шихов!

— Я… — от волнения дыхание Крестовникова участилось, стало прерывистым. — Это я…

Он даже не спросил, как Шихов оказался рядом с ним, почему молчал столько времени. Крестовников крепко держал руку в холодной кожаной перчатке, будто страшась, как бы она не исчезла.

В положении Крестовникова ничего не изменилось. И все же стало легче. Значительно легче! Рядом был человек. Можно было посоветоваться с ним, обсудить положение, наконец, просто услышать живой голос.

Опять послышался шорох. Шихов пробивался к товарищу по несчастью.

Скоро они стояли плечом к плечу и негромко переговаривались. После невыносимой тишины человеческий голос звучал успокаивающе, настраивал мысль на поиски спасения.

— Почему вы молчали? — спросил Шихов. — Я кричал. Без толку. Потом пригрелся и заснул. А сейчас не выдержал неподвижности, стал пробираться вдоль скалы и наткнулся на вас.

Крестовников понял, что, оглушенный ударом лавины, он долго был без сознания, и подумал о Сане.

— Вам никто не ответил? — осторожно спросил он.

— Нет.

Первая радость слабела, уступала место безразличию. Вялость охватывала тело все сильнее. Слипались глаза. Странное двойственное состояние: и сон снится, и понимаешь, где находишься.

— Слышите? — взволнованно ткнул соседа рукой Шихов. — Вы слышите?

Крестовников очнулся. Ждал он долго. Бесконечно долго. Хотелось спросить, что услышал Шихов, и страшило, как бы не заглушить не вовремя заданным вопросом легкий скрип снега над головой.

Слух уловил невнятый возглас. Возможно, это Саня? Родос повторился. Женский голос! Поселок невредим. Люди целы!

— Э-эй! — закричал Крестовников. — Сюда! Сюда-а! Здесь мы-ы!..

Он кричал, не думая о том, что кричит. Он не мог не кричать. Звуки собственного голоса, отражаясь от обледенелых стенок крохотной пещерки, глушили, тяжко, до боли в ушах, отдавались в голове.

Рядом кричал что-то непонятное Шихов.

Наконец они замолкли. Тяжело дыша, вслушались.

Тишина.

Шихов закричал снова. Сорванный осипший голос его звучал надрывно.

На этот раз Крестовников не поддержал его.

— Что же это? — воскликнул Шихов. — Оглохли они, что ли?

— Нет. — Крестовников все еще дышал тяжело. — Не оглохли. У снега есть одна особенность: засыпанный слышит звуки сверху, а его голос глохнет уже на небольшой глубине.

— А нас засыпало?.. — Шихов не закончил вопроса.

— Свет к нам не пробивается, — ответил Крестовников. — Над нами наверняка больше метра снега.

Шихов грузно заворочался. Из-под пробитой ледяной корочки на руку Крестовникова потекла струйка снега.

— Что вы делаете? — спросил он.

— Хочу высунуть из сугроба лыжную палку, — ответил Шихов.

Крестовников терпеливо ждал. А когда Шихов затих, он спросил.

— Как у вас… палка?

— Поднял, — Шихов с трудом перевел дыхание. — Видна ли она сверху?

Крестовников не ответил. Угадывать было не в его правилах.

Снова тишина. Тревожные мысли. Слабая надежда на то, что наверху заметят лыжную палку, таяла. Неужели люди ушли?

— А если попробовать мне пробиться на другой, менее крутой склон камня? — спросил Шихов. — Возможно, там удастся выбраться наверх?

— Не думаю, — ответил Крестовников. — Выбраться с такой глубины, из рыхлого снега…

И со страхом подумал, что снова останется один. Опять окружит его проклятая, сковывающая рассудок и волю тишина. Да и Шихов переоценивает свои силы. Застрянет в снегу, выбьется из сил и не вернется.