Герман Малиничев - На суше и на море 1966

Попытки поселить авокадо на кавказском побережье тоже насчитывают несколько десятилетий. Его, как и цинхону, привез из поездки в тропики академик Н. И. Вавилов. Многие ученые занимались приручением авокадо на Кавказе. Упорно, после каждой «погромной» зимы, которые случаются время от времени на побережье, поклонники авокадо вновь закладывали участки из семян растений, которые оказывались наиболее стойкими. Изучали последовательно: что же требуется этому разборчивому пришельцу для прочного поселения на новой родине?

Доктору сельскохозяйственных наук Георгию Тимофеевичу Гутиеву, в частности, удалось установить существенную особенность: авокадо — строгий кальциефилл, то есть может жить лишь на почвах, богатых известью. И совершенно непримирим к кислым почвам, на которых у него отмирает корневая система. Этим объяснялись многие «капризы» авокадо. Такой вывод открывает большие возможности. На кавказском побережье можно найти тысячи гектаров именно таких известковых почв.

Остается самая серьезная преграда — морозы. Постепенно акклиматизируясь, наш советский авокадо уже лучше приспособлен к холодам, чем апельсины и лимоны, которые довольно свободно растут на побережье. Он выносит морозы до семи-восьми градусов, но пока не застрахован от более свирепых холодов.

Деревца, которые мы увидели на Холодной речке, только-только поднимались свежей порослью вокруг отмерших деревьев. Авокадо пострадали от необычайных морозов, прорвавшихся на побережье зимой 1964 года. Но не погибли. Поросль превратится в новые деревья. Авокадо растет быстро, в пять-шесть лет уже дает первые плоды, а к десятилетнему возрасту приносит по триста — четыреста «бутербродов». Этой новой культурой начинают серьезно интересоваться совхозы Грузии.

Вот и закончилось путешествие в наши «тропики». Оно принесло много живых впечатлений, хотя увидели мы далеко не все интересное, что там можно найти. Оно показало, сколь долог и сложен путь приручения чужеземных растений. В самом деле, веками и тысячелетиями жили они совсем в иных условиях, сроднились, приспособились к ним каждой своей клеточкой. Приходится постепенно, исподволь перестраивать, переламывать привычки, заставлять принять новые, порой почти немыслимые для них условия обитания. Поколения наших ученых посвящали этому свою жизнь. Часто терпели неудачи, разочарования, но все же сделано было многое. Их неустанный поиск обновляет нашу землю, делает ее обильнее и краше.

Повесть

Рис. О. Савостюка и Б. Успенского

— Такого еще не бывало, — ворчал Костя, разглядывая пустое пятно на карте.

С безлесого кряжа, где мы стояли, открывалась долина Анюя, стиснутая синеватыми сопками. С птичьего полета бегущий по галечному дну поток казался неподвижным. Внизу, на анюйских террасах, нежно зеленели свежераспустившейся хвоей лиственницы. Деревья росли вдоль широкого русла.

Давно я не видел леса и жадно разглядывал в бинокль зеленеющие чащи, так красившие дикую долину. Вероятно, люди редко забредали сюда.

— Ну и дыра… — пробормотал Костя, складывая бесполезную карту. — Что там переселение народов! Монголы шли по обжитым местам…

В душе я соглашался с приятелем. Двигаться в безлюдных горах, в глубь тайги с полудикими тундровыми оленями казалось сущим безумием.

Представьте себе три тысячи чукотских важенок, пугливых, как серны. Мы получили их в коррале по ту сторону Анадырского хребта. Отел прошел благополучно, стадо почти удвоилось, и, когда ласковое весеннее солнце растопило снега, обновленные табуны двинулись в далекий поход.

Нам поручили вывести оленей ближе к золотым приискам Дальнего строительства. Впереди простирался путь в семьсот километров через перевалы Анадырских гор и таежные дебри Омолона. Анадырские хребты еще не значились на картах Чукотки. О золоте Анюя тогда и не слыхивали. Приходилось гнать табуны по неведомой горной стране величиной с Францию.